— Здорово! — сказал Паркер. — Прекрасно! Превосходно! Я тронут твоим оптимизмом. Люблю веселых, улыбчивых парней!
— Бен. — тихо сказал Алекс.
— Что?
— Когда будешь разговаривать с доктором, спроси, так, на всякий случай, мог ли Винси быть убитым левшой. ну, то есть левой рукой.
— Что такое? — Паркер тряхнул головой и посмотрел на Алекса. Но к своему удивлению, Алекс вдруг увидел, что инспектор широко улыбается. — Джо, я чувствую себя беспомощным, как ребенок, но я уже начинаю кое-что понимать. Я начинаю понимать, Джо!
— Это значит, что ты в лучшем положении, чем я. Я еще ничего не понимаю.
Инспектор потер руки и присвистнул сквозь зубы.
— Так. — сказал он, обращаясь то ли к себе, то ли к другу. — Это промелькнуло у меня в голове, когда мы беседовали с Дэвидсоном, но потом я забыл об этом. Я слишком много думал о миссис Додд. Дело казалось таким простым.
— Простым? — Алекс открыл глаза и посмотрел на друга. Он был очень серьезен в эту минуту. — Мне здесь еще ничего не ясно, хотя иногда кажется, что я знаю все, абсолютно все.
Автомобиль остановился. Паркер выпрыгнул из него, как пятнадцатилетний юноша, и оказавшись в дежурке, первым делом схватил телефонную трубку.
— Это вы, доктор? Да. Так. Так. Что? Да, это, конечно, очищает от подозрений одну очень симпатичную даму, которой я в глубине сердца желал всего самого лучшего. Но это осложняет дело. А скажите, он мог быть убит левшой? Что? Нет. Вы это исключаете. Ага. Так… Ясно… Спасибо… Спокойной ночи, доктор.
Он положил трубку и взглянул на Алекса, который стоял в дверях, закуривая сигарету, вынутую из толстого кожаного портсигара.
— Знаешь, что он сказал, Джо?
— Сказал, что левша не мог совершить это убийство. А что со временем преступления?
— Он сказал дословно так: «Убийство было совершено в точно установленное время: между 9.00 и 10.00». По его убеждению, убийство было совершено задолго до 10.00, но он уступает перед фактами. Однако, он тут же заверил: «Я буду свидетельствовать как эксперт, под присягой в любом суде, что невиновен тот человек, которого обвинят в том, что он совершил убийство хоть на одну минуту позже этого срока». Винси был убит правой рукой. На это указывает угол раны и рисунок ее краев. Ну, ты знаешь, что при ударе существует определенная специфика и так далее.
— Да, знаю, — Алекс кивнул. — Это многое упрощает. Во всяком случае, ты можешь послать машину за детективом Стивенсом и позвони миссис Додд — надо освободить ее из-под домашнего ареста. В 10.00 она сидела в двух метрах от меня в зрительном зале.
Паркер тут же позвонил, и когда клал трубку, было видно, что он ощутил облегчение.
— Независимо от того, кто окажется убийцей, я рад, что это не миссис Додд, несчастная женщина, которая достаточно натерпелась в жизни по вине нашего покойника. А теперь я хотел бы разбудить директора Дэвидсона, если он уснул, и пару минут поговорить с ним о людях, которых мы будем допрашивать. Это немного облегчит нам дело.
— Я думаю, это хорошая мысль, — покивал головой Алекс.
— Тогда пошли! — Паркер открыл дверь дежурки, и они снова начали путешествие по коридору, минуя дверь гримерной Стивена Винси, за которой все еще горел яркий сильный свет.
12. Второй разговор с директором Дэвидсоном
В коридоре они встретили сержанта Джонса, который прохаживался ровными шагами под надписью «Тишина!» и громко, но фальшиво насвистывал мелодию популярной песенки.
— Джонс!
— Да, шеф?
— Напиши мне четким почерком список всего персонала. Через пятнадцать минут я хочу видеть тут Генри Дарси, а потом по очереди остальных. В конце привезете Еву Фарадей. Я не хочу, чтобы они встречались. Здесь достаточно свободных помещений. Надо всех так распределить, чтобы они между собой не виделись и чтобы те, которых уже допросили, не могли рассказывать остальным, о чем шла речь.
— Слушаюсь, шеф! — Джонс направился в сторону дежурки.
Полицейский в штатском, стоящий у лестницы в конце коридора, вытянулся, когда Паркер поравнялся с ним.
— Директор Дэвидсон спускался вниз?
— Нет, господин инспектор.
— А кто-нибудь к нему входил?
— Тоже нет, господин инспектор. Никто, кроме наших людей, не передвигался по зданию.
— Хорошо.
Паркер и Алекс поднялись по лестнице. На стук в дверь Дэвидсон ответил сразу:
— Пожалуйста, входите!
Видно было, что он не ложился и не сомкнул глаз. Он сидел за столом под лампой и читал.
— Детективный роман! — директор вздохнул и отложил книгу в сторону. — Я не мог уснуть. Вы уже что-нибудь знаете, джентльмены?
— Знаем, — кивнул Паркер. — Мы уже многое знаем. К сожалению, мы еще не знаем, кто убил Стивена Винси. Поэтому хотим отнять еще немного вашего времени. Я хочу, чтобы вы коротко рассказали все, что знаете о членах актерского коллектива и вспомогательном персонале, которые находились вчера в театре во время совершения убийства.
— Боюсь, что о техническом персонале я знаю очень мало. У меня есть заместитель, который нанимает и освобождает от работы этот персонал, так же как и работников столярных, портняжных и малярных мастерских. Вызвать его?
— Нет. Пока нет. Но об актерах вы могли бы нам кое-что рассказать, не так ли?
Дэвидсон на секунду задумался.
— Единственные три человека, о которых я мог бы подробнее рассказать, это Генри Дарси, Ева Фарадей и помощник режиссера Джек Сойер. Остальных я плохо знаю.
— Хорошо. Тогда расскажите нам о них. Не с точки зрения расследования, а вообще.
— Пожалуйста. Итак — Дарси. Этот молодой человек прошел через сложные жизненные испытания. Он родился в цирке, в семье престидижитатора и имитатора голосов. Уже в восьмилетнем возрасте он познакомился с ареной. Как это обычно бывает в таких семьях, начал выступать вместе с отцом и матерью. Цирковой опыт переходит там от отца к сыну. Говорят, что Генри был очень способным мальчиком. Когда его отец умер, он оставил цирк и начал выступать в мюзик-холле с имитационными номерами. Был очень умен, и по-видимому, уже тогда очень много читал, иначе сейчас в возрасте тридцати пяти лет, не был бы столь образованным и начитанным. Когда началась война, он пошел в армию и был тяжело ранен. Как инвалида войны его из госпиталя в Индии отправили на родину. Когда-то он рассказывал мне об этом. Говорил, что читал и учился днем и ночью, потому что мечтал стать театральным режиссером. Ранение, полученное на фронте, и способности, которые, очевидно, были оценены, позволили ему сразу после войны поступить в высшую театральную школу. Его там очень любили. Люди, которые были его преподавателями, и те, кто вместе с ним учился, высказываются о нем как нельзя лучше. Полагаю, он не изменился с той поры. Генри необыкновенно талантлив. Думаю, что это, пожалуй, самый интересный режиссер нашего молодого поколения. Он находится в неустанных поисках, берет пьесу и на ее основе выстраивает собственную, оригинальную концепцию. Театральный мир очень считается с его мнением, а постановка «Стульев» принесла ему большой, подтвержденный всей критикой успех. Даже консервативная часть театральной общественности признала, что в этом спектакле есть гениальные ходы и решения. Ну что еще?.. Историю с Евой Фарадей вы уже знаете. Он познакомился с ней, когда его пригласили на встречу с любительским театральным коллективом одной ткацкой фабрики в провинции. Он поехал туда и вернулся ошеломленный талантом одной из девушек. Ей только что исполнилось двадцать два года. Это была Ева Фарадей. Это ее настоящая фамилия. Дарси сделал из нее актрису. Думаю, что он очень ее любит. Это дело с Винси было большим ударом для него. Я был здесь ежедневно во время репетиций, и почти каждый день мы подолгу обсуждали с Дарси всевозможные вопросы, связанные с подготовкой премьеры. Я видел, чего ему это стоило. Но он сохранял абсолютное спокойствие. Это невероятно сдержанный человек. Кажется, что у него совсем нет нервов. Я никогда не слышал, чтобы он повысил голос на актера. А ведь у иных режиссеров это часто случается. В нем нет ни капли истеричности, которая всегда сопровождает жизнь людей театра.
Он замолчал и задумался. Вероятно, о Дарси он сказал все, что считал существенным.
— А как шла работа над постановкой «Стульев»? — спросил Алекс делано скучающим голосом, но Паркер, который хорошо его знал, поднял брови и взглянул на друга с любопытством.
— То есть? — не понял вопроса Дэвидсон.
— Меня интересует, сложилась ли у режиссера концепция спектакля еще до начала репетиций, или он вносил в нее какие-либо изменения в процессе подготовки к премьере?