— Даст! — ответил арбоб Хамид.
— Теперь тебе надо иметь шестьсот пятьдесят тенег, — продолжал наиб. — За то, чтобы поставить печать в канцелярии господина кази-калона, мне за написание бумаги и за услуги моим людям — разве за все это ты не должен дать еще пятьдесят тенег?
— За приложение печати и за услуги наиба и его служителей пятидесяти тенег уж очень мало! — закричал арбоб Хамид. — Сто, сто! Никак не меньше.
— Надо бы сто, да, приняв во внимание трудолюбие и порядочность Хамра Рафика, я поступился пятьюдесятью теньгами. Пусть он в благодарность за доброту помолится за меня и за господина кази-калона! — важно произнес наиб и, обратившись опять к Хамра Рафику, продолжал:
— С этими пятьюдесятью теньгами сумма дошла до семисот тенег. Согласно условию, на котором дает тебе деньги господин Кори, на семьсот тенег, по шесть тенег на сотню, за месяц нарастает сорок две теньги, а за год — пятьсот четыре теньги. Если эту сумму прибавить к тем семистам теньгам, которые ты берешь в долг, то получится тысяча четыре теньги.
Сделав все эти подсчеты, не расходившиеся с общепринятым обычаем, он снова обратился к Хамра Рафику:
— Так вот, ты запродашь свою землю господину Кори и выдашь им документ на сумму тысяча двести четыре теньги, из которых семьсот тенег ты получишь на руки, а остальное — это проценты, которые нарастут за год. Если в конце года ты уплатишь весь долг, ты получишь этот документ обратно, и земля станет снова твоей собственностью. Если к концу года ты сможешь уплатить только проценты, то условия останутся прежними. Эти же условия сохранятся и в третий, и в четвертый год. Но, как только ты откажешься платить проценты или вернуть взятый тобой долг, господин Кори получит право отобрать у тебя всю твою землю... Ну как, правильно?
— Наверно, правильно, — проговорил Хамра Рафик. Однако лицо его выразило тяжкое раздумье и душевное колебание.
После этого наиб обратился к Кори Ишкамбе:
— Что скажете вы?
— Скажу, что ваши расчеты неправильны!
— Как так?
— Видите ли, если я даю в долг горожанину, то получаю с него проценты каждый месяц. Деньги эти я также пускаю в рост. А по вашему расчету получается, что сорок две теньги, что следует мне за первый месяц, пролежат, не принося мне дохода, одиннадцать месяцев; проценты за второй месяц пролежат без всякой пользы десять месяцев и так далее. А ведь это для меня урон, и большой!
Уразумев всю тонкость этих расчетов, заместитель казия сказал:
— Теперь я понял. А сколько же составят проценты на проценты в течение года?
— Если не считать дробей и говорить так, чтобы это было понятно дехканам, с этой суммы проценты на проценты, которые я зову внуками своих денег, составят сто шестьдесят тенег в год.
— Следовательно, получив от вас восемьсот тенег, Хамра Рафик должен дать вам документы на тысячу триста шестьдесят тенег, — подытожил наиб.
— Почти что так! — ответил Кори. — Однако ж есть еще одна тонкость в расчетах, по которой Хамра Рафику следует дать мне документ на тысячу четыреста тенег.
Хамра Рафик до сих пор сидел молча, печально раздумывая, чем же кончатся для него все эти подсчеты, которых он совсем не ожидал. Но, когда Кори Ишкамба назвал полную сумму его долга, Хамра Рафик вспыхнул, как дрова, что дымили разгораясь, а тут под свежим ветром загорелись ярким пламенем.
Поднявшись со своего места и обращаясь к собравшимся, он вскричал:
— Если уж вы хотите сжечь мой дом, подожгите его сразу, продайте и поделите между собой мою землю, а меня самого прогоните из селения! Если и на этом не успокоитесь, посадите меня в эмирскую тюрьму, а то и вздерните на виселицу! А по своей воле согласиться на такие подсчеты я никак не могу!
Не знаю уж, что он хотел сказать еще, но от волнения у него перехватило в горле, и он запнулся.
Члены почтенного собрания засмеялись, а когда смех утих, арбоб Хамид сказал мягко:
— Братец мой Хамра! Если ты не хочешь соглашаться, то и не соглашайся! Никто насильно не заставляет тебя соглашаться. Ты не волнуйся, сядь на свое место, послушай, что я тебе скажу!
— Уф! — тяжело перевел дух Хамра Рафик, садясь на свое место. Понурив голову, он опустил глаза в землю, а арбоб Хамид продолжал:
— Разве это несчастье призвал на твою голову я, или арбоб Рузи, или их милость наиб, или господин Кори?
Хамра Рафик ничего не ответил на эти слова. Может быть, ему нечего было ответить, а может быть, он и мог бы ответить, да после того, как гневный порыв его стих, он не осмеливался сказать того, что думал.