Так и Кори Ишкамба, обратившись к правителям и старшинам и не найдя у них помощи, стал везде поносить и ругать их, подобно безумной старухе.
После этой беды Кори Ишкамба сильно сдал: изменилось не только состояние его духа, но и внешний вид. Он стал худеть день ото дня и отощал наконец так, что кожа болталась на костях, как пустой мешок.
Только через два-три месяца после случая с Мирзо Абдуллой разум стал постепенно возвращаться к Кори Ишкамбе. Теперь, рассказывая кому-нибудь о своем несчастии, он, после брани по адресу Мирзо Абдуллы и проклятий старшинам, говорил:
— Ну, что было, то прошло! Разве есть в мире что-нибудь, что не проходит!
Но, хотя в нем не замечалось больше признаков помрачения рассудка и, казалось, он выздоровел, — прежняя полнота к нему не возвращалась. Ростовщик походил теперь на желудок, вытащенный из павшего от болезни животного. На щеках и на лбу появились глубокие, пересеченные морщины, цвет лица стал землистым, как требушина больного.
Началась первая мировая война. Дела у Кори Ишкамбы, как и у других купцов и ростовщиков, пошли вверх. Появились спекулянты, которые, купив что-нибудь сегодня, завтра продавали это за цену во много раз большую. Имея возможность спекулировать с небывалой выгодой, они уже не довольствовались тем капиталом, который у них имелся. Они стучались в двери ростовщиков и брали у них ссуды за сверхбольшие проценты, чтобы скупить ходкие и редкие товары. Кори Ишкамба оказался одним из ростовщиков, завязавших отношения с преуспевающими спекулянтами. При этих операциях хорошо наполнялись карманы и самого Кори Ишкамбы, а сверх того, угощаясь у своих богатых должников, он набивал себе брюхо жирными блюдами так плотно, что оно чуть не лопалось.
Ко второму году войны кожа снова натянулась на залитом жиром теле Кори Ишкамбы. У него отвис второй подбородок, а живот вырос больше прежнего. И капитал его перевалил за два миллиона, производя ему бесчисленных «детей» — доходы от денег, отданных в рост. Эти «дети» размножались, как мухи на падали.
И все же, несмотря на радующие его сердце доходы, Кори Ишкамба не забывал Мирзо Абдуллу и каждый раз перед едой — а еда перепадала ему теперь по нескольку раз в день — он поминал своего обидчика проклятиями и страшной бранью.
На третий год войны трудовой народ был настолько разорен, что люди не находили куска черствого хлеба, который мог бы составить, по распространенному среди мусульман выражению, их куты-лоямут[23].
Спекулянты разбогатели так, что уж не находили товаров, в которые могли бы вложить свои капиталы. Что касается купцов, которые вели торговлю с Москвой, то для них сделались игрушкой золото и бриллианты. Они не нуждались в деньгах ростовщиков. У Кори Ишкамбы на третий год войны дела заметно ухудшились. Он был вынужден все свои деньги вложить в банк и довольствоваться теми небольшими процентами, которые это давало.
Правда, с крупной суммы, которая превышала два миллиона рублей, он даже по банковскому расчету получал немало. Но это не могло насытить его жадную страсть к наживе. Чем больше становилось у него денег, тем больше разрасталась его жадность.
Ему хотелось, как и в предыдущие годы, получать с крупных ссуд по двадцать пять-тридцать процентов. Но теперь это стало невозможно. Как он говорил: «Увы, те дни вода унесла! Кубок разбился, влага пролилась!»
В довершение всего и питание его сильно ухудшилось. Богачи, не нуждаясь больше в его деньгах, не допускали его теперь к своей скатерти. В банке, где он имел текущий счет, его угощали один раз в день — в десять утра — сладким чаем и только. Поэтому он был принужден довольствоваться пловом, которым, согласно условию, его ежедневно кормили те, кто жил в его кельях, да случайными угощениями на свадьбах, если ему удавалось на них попасть, или горячими блинами, которые иногда раздавали беднякам на мазарах набожные люди. И опять Кори Ишкамба начал худеть.
Как-то раз я встретился с ним и спросил, почему он похудел. Обрадованный участием, он стал длинно рассказывать.
— Раньше каждый день по нескольку раз я ел вкусную колбасу, жирный плов, пельмени, сваренные на пару, жареных кур, жаркое из молодых барашков, приправленное помидорами. Теперь из тех домов, где меня угощали всем этим, ушла благодать, хотя их хозяева и стали еще богаче. Уже давно я не смачивал своих губ в этих домах. А ведь, как говорится: «И коровы и бараны жиреют от корма». Как же мне не худеть, когда не находится для меня еды, соответствующей аппетиту! — помолчав, он сказал с признательностью:
23