Так как приглашение этого музыканта обходилось дешево, учащиеся медресе чаще всего именно его звали на свои, устраиваемые в складчину, пирушки.
Вот на такой-то пирушке познакомился с ним и я. Иногда, в разгаре веселья, учащиеся подшучивали над Рахими-Кандом, а некоторые позволяли себе проделки, переходящие грань допустимого, обижали его. Помню, однажды мои однокурсники, более ста человек, в начале учебного года собирали деньги своему учителю. Когда подсчитали, то оказалось, что собрано 1500 теньги. После вручения учителю в виде подарка к началу года (так называемого ифтитахона) 1400 тенег, было решено остальные сто тенег потратить на ночную пирушку, пригласив на нее тамбуриста.
На эти деньги учащиеся смогли приготовить для себя и своих гостей угощение средней руки, а музыкантом пригласить одного лишь Рахими-Канда. Обязанности певцов исполняли по очереди все желающие-самоучки: на жаргоне учащихся медресе они назывались «савти».
Пир начался. Рахими-Канд играл на тамбуре, а любители пели. Среди пирующих нашлось немало людей с хорошими голосами. Исполняя песни, которые играл Рахими-Канд на тамбуре, один за другим, они, конечно, не уставали. Зато Рахими-Канд, игравший без передышки с вечера до полуночи, так переутомился, что уже не мог больше бить по струнам своими измученными пальцами. Он смолк. Учащиеся потребовали, чтобы музыкант продолжил, но Рахими-Канд сказал решительно:
— Хоть убейте — играть я больше не в состоянии.
— Ах, вот как! — воскликнул один из певцов, Амин, по прозвищу Мышь.
— Да вот так — больше играть не стану!
— Эй, друзья, вставайте — куча мала! — крикнул Амин-Мышь и повалил Рахими-Канда на ковер. Тут навалилось и еще несколько озорников. С криком и шутками они принялись тузить и мять бедного тамбуриста. Тот сперва только стонал и охал, а потом заплакал и взмолился, чтобы его отпустили. Это ему не помогло, учащиеся не отступались до тех пор, пока он не пообещал снова взяться за свой тамбур.
Рахими-Канд поднялся с заплаканными глазами, сел на свое место и дрожащими пальцами ударил по струнам. Но дребезжащие звуки его тамбура походили теперь на жужжание мухи, запутавшейся в сетях паука.
Тут подали последнее блюдо нашего угощения — плов. Перед гостями и устроителями пиршества выстроился ряд блюд. Только это и спасло Рахими-Канда от мучителей — они предпочли теперь игре на тамбуре вкусный дымящийся плов.
Когда же пирушка подошла к концу и все стали расходиться, организаторы вечеринки дали Рахими-Канду установленную плату — две теньги, а сверх того в подарок поставили перед ним большую чашку плова, накрытую лепешкой.
Ох, как был счастлив Рахими-Канд неожиданным подношением! Благословляя хозяев, он говорил:
— Да воздаст вам бог за это, желаю всем вам стать мударрисами, муфтиями, аламами[4], раисами{9}, казиями{10} и кази-калонами{11}!
— Ну, — сказал один из учащихся, — чтобы мы могли занять все эти должности, надо, чтобы те, кто их занимает сейчас, или поумирали, или получили бы отставку! Если твои пожелания, которые по отношению к этим важным персонам являются, по существу, проклятиями, будут услышаны ими, они устроят тебе такую «кучу малу», что ты и жив не останешься!
— Так и быть, — ответил Рахими-Канд, и его губы, кажется, впервые за весь вечер сложились в улыбку, — если после «кучи малы» мне всегда будут дарить чашку плова, да еще и лепешку, я жаловаться на судьбу не стану!
Конечно, Рахими-Канд не мог бы сводить концы с концами и кормить свою семью на две теньги, какие перепадали ему, увы, не каждый день, да на случайную подачку раз в несколько недель, а иногда и месяцев на богатых свадьбах и пирушках. Заняться другим ремеслом он не мог — ничему другому не был обучен. Чтобы подрабатывать настоящей торговлей, у него не было капитала, и он решил сделать своим подсобным занятием ручную продажу сластей. Весь его товар состоял из кучки наколотого сахара, небольшого количества леденцов и конфет. Кусочки сахара побольше он продавал по два пула, то есть по грошу за кусок, а мелкую рубку — по одному пулу. Разложив на одной стороне подноса сахар, на другой — дешевенькие конфеты и кусочки местного леденца из патоки, он каждое утро выходил со своим подносом к Караван-сараю Джаннат-макони, садился на суфу и поджидал покупателей; в основном его товар имел спрос среди уличных мальчишек.
Это побочное занятие и послужило причиной появления прозвища «канд» — «сахар», под которым этот человек и был известен среди бухарцев.
4