После солдат в комнату заходила Клара со старой горничной, а в последнюю очередь Мария с Софией. Такая очередность была не случайной. Солдаты шли впереди с самых ворот, как бы ведя за собой гостей. Старой горничной хотелось поскорее вернуться в кровать, но идти впереди солдат не дозволено. Поэтому она заняла первое место сразу после них.
Клара не знала с кем ей идти рядом, поэтому шла одновременно рядом с горничной и Марией. Они почти не обмолвились словами, лишь поздоровались. Клара хотела многое спросить, разузнать у девочки, но та выглядела настолько уставшей, что она боялась, как бы разговор не забрал последние силы.
Мария шла предпоследней по двум причинам: от усталости и безразличия. Она даже не замечала, что предпоследняя в ряду, а даже если захотела бы кого обогнать — в нынешнем состоянии не годилась и в подмётки старой горничной.
Оставалась София. На собственное удивление, столь долгожданное возвращение в Серебрадэн вдохнуло в неё жизнь. Она и думать не могла, что в ней оставалось столько сил. Так почему же она шла позади всех? Ей самой хотелось полагать, что она тем самым не оставляет Марию позади. Вот кто точно не должен идти последним. Но когда они подошли к гостиной, где спал отец, всё встало на свои места. Не город вдохнул в неё в жизнь, а страх и волнение перед встречей с отцом. Она покинула его десять лет назад, не оставив после себя ничего, кроме записки! Какой же дурой она была! Глупой, молодой, наивной девчонкой. Эх, если бы она знала, что её ждет! Как ей могло взбрести такое в голову! Отправиться в Воларис! Она хорошо помнит тот день. Ей наскучила жизнь, наскучил быт. Она сидела во дворе с друзьями. Их было двое — два молодых паренька. Оба мило краснели при длительном взгляде, не ровно дышали по ней. Она этим воспользовалась. Рассказывала о том, как ей хочется посмотреть мир, увидеть дорогу. Посмотреть на Воларис. Столько она слышала о его былом величии! Парни не были столь захвачены подобными мыслями, но один другому об этом не мог признаться. Чтобы не быть занудами, чтобы попробовать покорить её сердце, они тут же на перебой рассказывали, что один смелее другого, который в свою очередь смелее первого и так далее.
Все эти идеи о Воларисе могли быть забыты, не приведи отец суженного. Статного богатого мужчину, по имени… которого София уже и не вспомнит. Она сказала «нет» отцу и тот закатил скандал. Пришлось настаивать на своём неделю, прежде чем отец начал думать и прислушиваться к дочери.
Нет сомнения — ещё неделя подобных споров, и София полностью могла избавиться от суженного. Но что насчёт следующего? Она дочь мэра. В её позиции женихов не выбирают. В её позиции — их приводят. Приводят молча, не спрашивают. Сколько она может биться, пока не ляжет с человеком которого выбрали другие?
В те дни София была расстроена своим будущем. Она хотела уйти. Сбежать. И ничего лучше, как надавить на друзей, ей в голову не пришло. Она точно знает — они хотели отказаться. Она видела по их лицам. Видела сомнение и страх. Но они были глупы и слишком молоды, чтобы отказать красивой девушке.
Той ночью они сбежали из города. Они украли три лошади, провизии и скакали две недели. Скакали, пока Воларис их не поглотил. София запомнила их крики. Запомнила их тела, лежащие в серой траве. Лица с пустыми чёрными глазницами и приподнятыми щеками. Они были в чудовищной боли перед смертью. Тот, кто был в храме Волариса, тот кто заколдовывал стрелы, наполняя их душами, не мог спасти всех.
— Тебе повезло, что я успел спасти тебя.
«Да…повезло. Я убила двух мальчиков».
Она не могла долго смотреть на их тела, но и не могла не смотреть вовсе. Как бы не было противно ей от самой себя, когда она глядела на них, обходить стороной и не замечать их, было ещё противнее. София часто возвращалась к месту их гибели и сидела рядом с ними. Хотела поменяться местами.
Со временем тела исчезли. Она пришла как обычно к месту и обнаружила лишь серую траву без следов чего-либо постороннего. Тот, кто её спас, объяснил, что так происходит со всеми телами: рано или поздно они исчезают.
— Одни становятся скитальцами, — говорил он, — другие закапываются в землю и выжидают чего-то.
Этот человек, что её спас, что говорил с ней, был одет в чёрную робу. Он был стар, но не настолько, чтобы это было заметно в его походке, руках или голосе. Он не назвал своего имени, но и не спрашивал имя Софии. У себя в голове она называла его Страж, но никогда не звала так вслух. Она никак его не звала. Сразу начинала с вопроса. На какие-то он отвечал, на многие — нет. Большую часть времени страж сидел на одном месте и хорошо, если на стуле, а не на холодном полу в углу храма. Большую часть времени он молчал, а в ту малую часть, когда говорил, отвечал на вопросы Софии. Без неё он не произносил бы и слова.