- Постой, постой, какая работа? - остановил меня Искрин. - Ты что, забыла? Мы же договорились на восемь встретиться у меня в оффисе!
Оффисом Искрин называл небольшую комнатушку в приземистом здании, где он сидел пару раз в неделю и говорил по телефону. О чем говорил деятель и как он находил темы для разговора, мне было невдомек, но одно я знала точно: если звезды зажигают на небе, значит за это кто-нибудь платит.
Искрин звезд с неба не хватал, но и в конторке своей сидел не за красивые глаза.
Хотя чего я вдруг его критикую? Работать за так противно моей природе, чай, не при коммунизме живем!
И я вернулась к беседе:
- Ой, Валерий, простите, я совсем замоталась! Это происшествие совершенно выбило меня из колеи...
- Какое именно? - удивился мой собеседник, будто наш небольшой городок, по меньшей мере, Чикаго двадцатых или Москва девяностых.
- Меня допрашивала полиция по делу Вольфа, - ответила я. - Поэтому я и позабыла о нашей договоренности. Извините.
- Так ты была на свадьбе?
- Кого ж там не было?! - воскликнула я и прикусила язык: Искрина как раз там и не было. Чтобы загладить неловкость, я выпалила в трубку:
- Валерий, скоро буду! Уже одной ногой в машине.
Наскоро пригладив взлохмаченные волосы, я несколькими движениями нарисовала глаза и губы, и помчалась к месту встречи. Пробок на дороге не было, сотовый молчал, и я доехала более-менее спокойно.
Кроме Искрина, в конторе находилось еще четверо. Два бодрых пенсионера, один - писатель, другой - поэт. Их опусы еженедельно появлялись в бесплатной газетке, существовавшей исключительно с рекламы, причем писатель гневно обличал язвы и пороки общества, заключавшиеся в хамстве работников по делам новых репатриантов, и требовал незамедлительного (от тех же работников) предоставления квартир в солнечном Ашкелоне. Что же касаемо поэта, он был известен как певец красот города на Средиземном море. Каждое его стихотворение начиналось со слов: "Дорогой мой Ашкелон...". Наталкиваясь на очередное эпическое творение убеленного сединами рифмоплета, я бормотала про себя: "Служил Гаврила хлебопеком..." - и переворачивала страницу.
Кроме представителей творческого жанра, в комнате сидели две дамы бальзаковского возраста и смотрели на меня, только что вошедшую, с неприязнью.
- Ну вот, все в сборе! - Искрин махнул мне рукой, приглашая присесть. Валерочка, тебе известна наша проблема?
- Не помню, - я помотала головой, - что-то благотворительное...
Мне все еще не было ясно, зачем меня пригласили.
- Объясните, а то мне на работу пора.
Искрин замялся, а его свита переглянулась. Наконец он решился:
- Мы знаем, что тебя допрашивал полиция по делу Вольфа...
- Что?! - возмутилась я. - Причем тут полиция и Вольф?! Когда вы назначали мне встречу, Вольф еще был жив и здоров...
- Да, но с тех пор он умер! - безапелляционным тоном заявила одна из дам.
- А я тут причем? И вы, кстати говоря, тоже! - терпеть не могу, когда со мной так разговаривают. Кто она вообще такая?
- Тише, девочки, успокойтесь, - примирительно сказал Искрин. - Сейчас мы тебе все объясним...
- Так объясняйте же, черт возьми, а не ходите вокруг да около.
Нервная дама фыркнула и отвернулась. Другая наклонилась к ней и что-то зашептала.
- Мы являемся правлением добровольного сообщества, борющегося за национальное самосознание, - голос партийного деятеля окреп, и было видно, что он стал на заезженную колею. - Несколько месяцев назад нам удалось связаться со спонсорами из Бельгии, и те пообещали перевести нам на наши благородные нужды весьма значительную сумму.
- Откуда? - тут же машинально вырвалось у меня.
- Из Бельгии, от весьма состоятельной организации.
Не перестаю удивляться, как могут люди находить источники? Может быть, для этого нужен какой-то особенный талант?
- Позвольте полюбопытствовать, сколько же вам досталось от состоятельных фламандцев?
- Сто тысяч долларов, - нехотя ответил Искрин.
- Надо сказать, уважаемая, что эти деньги мы вот-вот получим, - вставил свое веское слово поэт.
- Подожди, Григорий, не лезь, - остановил его Валерий. - Дай мне договорить.
- Так вот, эти деньги мы не могли получить просто так. Обязательно нужно было поручительство человека, находящегося на службе у государства и обладающего большими полномочиями. Он должен был выступать нашим гарантом и отчитываться перед спонсорами в случае, если произойдут нарушения.
- И вы обратились к Вольфу, - заключила я.
- Верно, Валерочка. - кивнул Искрин. - Мы не хотели вмешивать в это дело нашего мэра, иначе эти деньги пошли бы на поддержку семей наркоманов, выходцев из Северной Африки и на тому подобное. А нам нашу культуру развивать надо.
И он почему-то показал на поэта с писателем.
- А он так внезапно умер, - сказала вторая дама.
- Да, - кивнула я, - умер, и это прискорбно. Могу сказать вам только одно: это не из-за меня.
- Что ты, что ты, Валерочка! - замахал на меня руками Искрин. - От тебя нам нужно одно: позвонить спонсорам в Бельгию и объяснить ситуацию. Пусть не задерживают выплату денег для нуждающихся. А то третий месяц тянут.
- И все? - я удивилась простоте просьбы. Зачем им нужно было мяться и говорить со мной недомолвками?
Ответ пришел сразу:
- Только, моя дорогая, мы все просим тебя соблюдать строгую конфиденциальность. Договорились?
- Разумеется, - согласилась я. Опять пролетает заказ, опять общественная нагрузка. А я еще бежала...
- И все же мне не понятно, если бы Вольф не умер, на какую бы тему мы бы с вами разговаривали? - спросила я.
- Потом-потом, после звонка, - Искрин протянул мне серый аппарат.
В Брюссель, в штаб квартиру спонсоров - бельгийскую фирму по продаже компьютерных изделий, я дозвонилась довольно-таки быстро.
- Добрый день, говорит Валерия Вишневская, - четко выговорила я в трубку, - вы слышите меня?
Мужской голос с сильным французским акцентом ответил утвердительно. И я продолжила:
- Я звоню вам по поручению добровольного сообщества борцов за национальное самосознание, - перевести такое название мне удалось не сразу, и я боялась, что меня не поймут на том конце разговора.
Но меня поняли правильно:
- Мы ждали вашего звонка, госпожа Вишневская. Расскажите нам, что у вас происходит?
Мне пришлось начать с самого начала. Я рассказала о свадьбе, смерти Вольфа, о поисках, проводимых ашкелонской полицией, и закончила тем, что нахожусь сейчас среди членов правления, обеспокоенных тем, что из-за смерти гаранта сорвется такой значительный куш.
Меня слушали не перебивая. Как только я закончила свою речь, голос ответил:
- Благодарю вас... Мы обсудим все, что вы нам сообщили.
- Про деньги, Лера, спроси про деньги, - зашептал у меня над ухом Искрин, - пусть не забирают их обратно. Мы не виноваты.
- Простите мне мою назойливость, но меня просят перевести. Что вы намереваетесь сделать с вашим богатым пожертвованием?
Мне не хотелось задавать этот вопрос. Это был типичный вопрос "про рюкзак".
Когда в армии новобранцам кричат: "Стройся!", всегда находится один умник, который спрашивает: "С рюкзаком или без?". И, как следует ожидать, получает вполне логичный ответ: "Тебе с рюкзаком!"
- Нами уже выслано распоряжение вашему банку, с уведомлением вернуть деньги обратно в Бельгию. Скорей всего, мы не сможем более помогать вам, так как у вас творятся совершенно невообразимые вещи. У нас есть определенные обязательства перед обществами из Сенегала и Бангладеша. Всего вам наилучшего, госпожа Вишневская.
На том конце повесили трубку.
- Что, что он сказал?! - четыре фигуры бросились ко мне.
- Что забирает деньги. У него Бангладеш на очереди.
- Какой такой Бангладеш? - возмутились общественные деятели. - Разве там есть евреи?
- Причем тут евреи? - удивилась я.
- Притом, что эти спонсоры - протестанты, которые верят в то, что евреи - избранный народ, и помогают нам.