– Ты боишься? – тихо и совсем по другому спросила, наконец, Травести.
– Да, – ответил Й и открыл глаза. Травести робко улыбнулась и бросила револьвер на кровать.
– Прости меня, я – дура, – сказала она. Й ничего не ответил.
– Ты теперь уйдешь? – шепотом спросила Травести.
– Никогда, – ответил Й, – ты спасла мне жизнь…
Й и Травести сидели на скамейке. Й нарисовал фломастером на ее плече какой-то иероглиф.
– И что это значит? – спросила Травести, пытаясь разглядеть рисунок.
– Есть такой язык, который знают очень мало людей и поэтому он обладает силой. Если кому-нибудь захочется чего-то, то он может просто написать нужное слово и он непременно получит то, что он хочет.
– Да ладно.
– Правда. Это очень древний язык и его никто не помнит целиком.
– Кроме тебя, наверное.
– Нет, я знаю только 2 слова.
– Богатый у тебя словарный запас. И что же это за слова?
– А ты никому не скажешь?
– Всем расскажу.
– Хорошо. То слово, которое я написал тебе на руке – это имя моей любви, другое слово, которое я еще не писал – это имя моей ненависти. Однажды я напишу и его.
– Откуда ты знаешь, что ты его напишешь?
– Если есть слово, то оно должно быть написано.
– Как скучно.
Травести что есть силы зевнула, и, взглянув на хмурого Й, захохотала…
Й понял, что спит. Какая-то тяжелая сила вцепилась в него и медленно стала вытаскивать в неведанную реальность. Словно Й плавал где-то глубоко-глубоко под землей, но воздух кончился и теперь, если не удастся проснуться, он навсегда и везде задохнется. Й закряхтел, заворочался в тесной для двоих кровати и, наконец, открыл глаза. Над ним склонилась Травести, щекоча его шнурком от его стильных туфель. Й, поняв, что реальность гораздо лучше всех его снов, улыбнулся.
– Я хочу путешествовать, – сказала, не допускающим возражения голосом, Травести.
– Во сколько? – пробормотал, первый пришедший ему на ум вопрос, Й.
– Я хочу путешествовать, – еще раз повторила Травести.
– Зачем ты расшнуровала мой туфель?
– Он попросил меня об этом.
– И куда ты хочешь путешествовать?
– Я не хочу путешествовать куда-то. Я просто хочу путешествовать.
– А сколько сейчас времени?
– Ночь, – ответила Травести.
– В понедельник на здешнюю станцию приходит поезд. Купим два билета, доедем до Столицы, а оттуда куда угодно. Если не хочешь, то можно прямо сейчас пойти на дорогу, может быть, поймаем какой-нибудь экипаж и поедем куда-нибудь.
– Не хочу экипаж. Хочу поезд.
– Надо ждать до понедельника, – сказал Й и зевнул.
– И ты опять собираешься спать?
– Нет.
– А на поезде можно будет доехать до моря?
– Конечно. Все рельсы рано или поздно упираются в море…
Й сидел на скамейке и докуривал сигарету.
– И все-таки, чем таким ты прельстил нашего Обрыгая? – спросила сидевшая рядом Травести.
– Какого еще Обрыгая?
– Нашего директора. Он так тебя уважает, что мне за тебя стыдно.
– Не думаю, что он меня уважает.
– Если не будешь думать ты – это кто-нибудь сделает за тебя.
– Ваш директор хочет быть страшным, но его сложно бояться.
– Почему сложно? Его тут все боятся.
– Его боятся только потому, что у него власть. Боятся стечения обстоятельств, а не его самого. По-настоящему страшный человек страшен всегда.
– Ты уходишь от ответа. Что у тебя с ним?
– У меня ничего с ним. Просто он, как всякий слабый человек очень суеверен и одна цыганка предсказала ему однажды, что человек по имени Й спалит его театр дотла, и его самого заодно. Узнав, что меня так зовут, он не знает, что со мной делать – боятся или пугать, поэтому ему ничего не остается, как изображать уважение.
– Откуда ты знаешь про цыганку? – насторожилась Травести.
– Я разговаривал с ней в городе. Узнав моё имя, она посоветовала мне найти ваш бродячий театр, сказав, что меня там уже дожидаются.
– И она была права – улыбнулась Травести…
За окном была ночь. В вагончике было холодно. Й и Травести лежали под одеялом сплетенные, как клубок змей. Й целовал ее волосы. Травести улыбалась. Их окутала тишина. Теплая, задыхающаяся тишина.
– Мое сердце бьется в тебе, – прошептала Травести, сквозь бесконечную паузу, – смотри не разбей его…
Травести лежала на диванчике, а Й со Старым Клоуном пили эль.
– Понимаешь, Й, – сказал Старый Клоун, – ты не прав. Театр – это не просто ожесточенное кривляние, высасывающее эмоции из нетрезвых зрителей. Театр – это образец для подражания. Люди смотрят на героев и становятся лучше. Они находят смысл своей непонятной и запутанной жизни. Каждая пьеса есть в своем роде зеркало в котором можно увидеть себя другим, не столь привычным и надоевшим самому себе.