— Я не знаю.
— На футбольных матчах полно полицейских, приветствующих местную команду и разгоняющих драчунов. Почему их не пошлют туда, где они нужнее?
— Может, и такой день придет.
— Я удивлюсь.
— Не сомневаюсь. Когда я могу ее увидеть?
— Во всяком случае, не раньше, чем через два часа. Если хотите, можете оставить записку.
— Спасибо, я оставлю номер телефона у дежурного.
— Ей нелегко пришлось; будьте с ней помягче.
— Не беспокойтесь.
Когда Террел вошел в приемную, открылась дверь напротив и вошел фотограф из «Кол Бюлетин» — Рики Карбони. Положив большой фотоаппарат на пол, он заметил Террела.
— Сэм, дружище, как дела?
Рики, газетчик-ветеран, был крупным мужчиной с темными глазами и широкой теплой улыбкой.
— Где девушка?
— Ты имеешь в виду Конни Блейкер?
— Да, как она? Готова стать звездой?
— Она не в форме, еще пару часов съемка не получится.
— Тогда придется подождать. Карш велел сделать снимок любой ценой.
— Карш? Какого черта ему нужно, Рики?
— Не спрашивай меня. Или спрашивай, если хочешь, но не жди вразумительного ответа. Карш изорвал экстренный выпуск на мелкие кусочки. Пропало все, за исключением каких-то ему нужных данных. И весь народ сидит за новым выпуском, собирает все вместе. Я удивился, увидев тебя, — думал, ты тоже работаешь. Там все в сборе — Уильямс, Такерман, все фотографы. Разве ты не рад повариться в этом котле? Подумай о жалких маленьких людишках, просыпающих свою жизнь, когда есть шанс посуетиться в темноте. А я пока что поищу, чем бы развлечься. Не волнуйся.
— Конечно.
Сэм вышел, к нему повернулся один из полицейских.
— Мы едем, Сэм, тебя подбросить?
— Спасибо, я возвращаюсь в редакцию.
— Это по пути. Ты спешишь? Смит так и рвется прокатиться с сиреной, уж больно он это любит.
— Нет, я не спешу.
Террел сел в патрульную машину и закурил. Он выразился точно: увидеть Карша он совсем не спешил. Но придется. Еще один раз…
В отделе городских новостей горел свет, атмосферу там можно было охарактеризовать как истерическое напряжение; люди кишели у столов и копировального аппарата, рядом редактор инструктировал фотографов, которых явно только что выдернули из постели.
Террел остановился на пороге и оглядел людей, готовивших номер. Обычно вечерний экстренный выпуск сдавался в запуск к трем, когда все расходились. Но сегодня все были здесь: Уильямс восседал за столом городских новостей, Такерман горбился у приемника полицейского радио, в углу курили основные репортеры дневной смены.
Карш стоял сразу за Уильямсом, поставив ногу на стул, и настойчиво убеждал в чем-то Олли Уилл ера. Время от времени он поглядывал на часы над головой. Майк выглядел прекрасно в элегантном темно-синем костюме с цветком в петлице. Лицо и глаза его горели напряжением, хорошим возбуждением. Террелу было ясно, что он заражал бодростью весь коллектив редакции. Он ухватывал каждую фразу; несмотря на кажущийся хаос, ничто не ускользало от его внимания.
Террел бросил пальто на стул и пошел к Каршу и Уиллеру. Сквозь огромное окно за их спинами был виден город, сиявший редкими огнями высоких зданий. Большая часть горожан давно мирно спала.
Уиллер, первым увидевший его, воскликнул:
— А вот и Сэм! Где ты был, Сэм?
Карш обернулся, быстрая легкая улыбка осветила его лицо.
— Ты как раз вовремя. Я хочу, чтобы ты дал главный материал — со всеми подробностями в хронологическом порядке. Не трать сил на Совет по парковкам, просто упомяни о нем, как будто читатели все знают. Они узнают, когда прочтут заметку Олли. Он делает по этой грязной истории специальный сюжет.
— Я начинаю, Майк, — поправил Олли.
— Ну, давай, — сказал Карш, глядя на Террела и держась сугубо по-деловому. — Брайдуэл час назад сделал заявление; признал все преступления, включая то, когда несколько лет назад выпустил пса без поводка. Мэр не продержится дольше того момента, когда начнется сессия муниципалитета. Они разбиты, Сэм. Вчистую.
— И от меня ты ждешь большой и горячей истории? — Террел закурил и щелчком отбросил спичку. — Все откровенно и беспощадно, все до конца?
— Конечно. Коррупция в верхах вздувает наш тираж куда сильнее, чем преданные песики и добренькие старые учителя.
Карш говорил в прежней язвительной манере, не подавая виду, что было что-то сверх громкой, но обычной рутинной истории, способной украсить текущий номер.