– О нет, неужели?.. – простонала она, не переставая внимательно всматриваться в лицо сына.
– Да, мама, да... Но подумай о другом. Конечно, будет некрасиво, если окажется, что отца убил этот мерзавец из-за каких-то трехсот фунтов, но еще безобразнее будет, если окажется, что Джимми здесь ни при чем! Тогда мы все попадем под подозрение. Видишь ли, Обри уже начал плести всякую чушь, и...
– Что он конкретно говорит? – быстро спросила Фейт.
– А, ерунда, о том, что у нас всех были мотивы для убийства... Конечно, я быстро заткнул его, поскольку он вздумал нападать и на тебя, то есть не то что бы нападать... Ну, одним словом, я решительно пресек эти разговоры!
Лицо у Фейт покрылось бледными пятнами. Она откинулась в кресле и тихо спросила:
– Он нападал на меня? Так что же он сказал? Почему? Чем я это заслужила?
– Ну, я бы не сказал, что он и вправду собирался на тебя нападать, он просто болтал, ты же знаешь Обри!
– Неужели он сказал, что у меня были причины что-нибудь сделать с отцом? – допытывалась она.
Это казалось странным, но, несмотря на то что она действительно отравила Пенхоллоу, сейчас она все еще пребывала в счастливой уверенности, что это совершило какое-то ее второе Я, и, кроме того, это сделало всех их в доме свободными. И потому тем более оскорбительными казались чьи-либо предположения о ее причастности к убийству – от нее этого просто не имели права ожидать!
Но Клей, который вовсе не хотел оказаться потом разносчиком слухов, поспешил смягчить свои слова:
– Мама, нет! Пойми, что все это было сказано совершенно несерьезно! Тут не из-за чего горячиться. Я сразу же велел ему заткнуться, так что практически никто не обратил на эти слова никакого внимания. А Чармиэн сказала, что это самое странное предположение, которое ей когда-либо приходилось слышать!
– Хотелось бы надеяться, что так! – нервно сказала Фейт, выдергивая платок и прикладывая его к своему лицу. – Боже мой, Клей, что же теперь будет?
– Я думаю, теперь доктор Рэйм сделает вскрытие. До этого момента нам вряд ли что-нибудь станет известно. Но если он сочтет, что отец был действительно отравлен, то дело перейдет в руки полиции.
Она вздрогнула:
– О, Боже, нет! Это просто ужасно!
– Да, то же самое сказала и тетя Клара, но все это бесполезно. Говори не говори, ужасайся не ужасайся, а полиция станет делать то, что ей надлежит делать. Но поверь мне, вряд ли Рэйм обнаружит в теле отца яд! Вообще-то Обри может, конечно, болтать о том, что у каждого есть мотивы для убийства, но в глубине души я согласен с Бартом, который прямо сказал, что никто из нас не мог этого сделать! А если уж он окажется отравленным, то станет ясно, что это сделал Джимми!
Она судорожно сглотнула:
– Клей, дорогой! Поди, пожалуйста, сейчас вниз, я просто разбита и не могу тронуться с места... Ты знаешь, это все на меня жутко подействовало – и мне надо еще немного полежать...
Когда Клей выходил из комнаты, она все еще сидела в кресле, сжимая и разжимая пальцы, глаза ее бегали по комнате, словно в поисках спасительного тайного выхода... Потом она вгляделась в свои флакончики веронала и поняла, что хорошо бы куда-нибудь деть один из них, пустой, которому следовало бы быть полным... Первым побуждением ее было спрятать флакончик в ящике, она даже привскочила с кресла, но тут же упала обратно, поняв, что самое простое – это найти искомую улику в ящике... Фейт мало знала о том, как работает полиция, но уж во всяком случае понимала, что при необходимости они обыщут весь дом самым тщательным образом. Потом она подумала, что лучше всего было бы оставить бутылочку на прежнем месте, поскольку все в доме прекрасно знают, что она не засыпает без веронала. Во всяком случае, в большинстве детективных романов, которые ей приходилось читать, всякая попытка к сокрытию преступления приводила в конечном счете к его раскрытию.
Да, самое разумное – это ничего не предпринимать. И более того, вид этой бутылочки, стоящей на самом виду, заставит полицию отмести всякие подозрения в ее виновности. Если даже полиция установит, что она плохо жила с мужем все эти годы, то тем не менее никто не сможет ее, робко сносившую гнусные оскорбления столько лет, заподозрить в убийстве своего супруга.
И старшие дети Пенхоллоу, которые прекрасно понимали, насколько второй брак их отца оказался неудачен, – они все вряд ли могли бы даже просто предположить, что в голову Фейт могла закрасться мысль об убийстве... Ведь они ничего не знали о том краткосрочном помутнении сознания, которое испытала Фейт, когда опрокинула бутылочку с вероналом в графин с виски... Они могли подозревать ее разве что только в шутку. В конце концов, никто не видел, как она входила в комнату Пенхоллоу, – в этом она была уверена. А если так, то любой мог влить в виски веронал, а для этого похитить препарат у Фейт, поскольку она его никогда не прятала и даже постоянно жаловалась всем, что не может без него заснуть...
Потом она подумала о Джимми и в волнении заерзала на стуле. Хотя она никогда не любила Джимми, но думать о том, что его могут осудить за преступление, которого он не совершал, было еще ужаснее, чем осознавать убийцей себя...
Она собралась было спуститься вниз, поскольку пришла к выводу, что подозрительнее всего оставаться у себя в спальне все то время, пока события стремительно развиваются. Она подошла к зеркалу, спрятала поглубже выбившуюся прядку седых волос и вышла из комнаты.
В доме было по странному тихо, и Фейт не могла понять, в чем дело, почему обычно шумные домочадцы вдруг угомонились... Встретившаяся ей по пути горничная бросила на нее затравленный взгляд, но Фейт ее попросту не заметила и прошла дальше.
В гостиной Майра, приехавшая с Ингрэмом, сидела напротив Клары и обсуждала с нею смерть Пенхоллоу шипящим шепотом, который, очевидно, казался ей наиболее уместным тоном при разговоре на щекотливые темы. Ингрэм, заложив руки в карманы, стоял у камина и беседовал с Чармиэн, которая пила чай и курила. В отличие от женщин, освежавшихся чаем, Ингрэму потребовался для взбадривания более крепкий напиток, о чем свидетельствовал большой наполовину осушенный стакан с виски, стоящий на столике у камина. Когда в комнату вошла Фейт, они все быстро переглянулись, а Майра, вскочив с софы, направилась ей навстречу с восклицанием:
– О, бедняжка Фейт! Как я вам сочувствую! Если бы только можно было бы вам помочь...
Фейт позволила ей поцеловать себя в щеку и неохотно выдавила из себя:
– Спасибо. Это такой шок – я все еще не способна осознать того, что произошло.
Клара шмыгнула носом:
– Ах, Боже мой, вот уж не думала, что доживу до того дня, когда тело моего бедного брата потащат в полицию...
Фейт содрогнулась:
– Как? Нет! Неужели они...
– Да, забрали час назад, – угрюмо сказал Ингрэм. – Паршивое дело. Никак не могу поверить. Надо же было отцу взять в дом эту подлую тварь! Ничего ведь не хотел слушать! И вот печальный результат... И еще я виню Раймонда в том, что он позволял отцу держать такие крупные деньги прямо рядом с постелью, почти на виду... Так и напрашивалось...
Фейт непонимающе взглянула на него:
– О чем ты, Ингрэм?
– Это был Джимми, дорогая! – вмешалась из угла Клара. – Исчезла шкатулка, и с ней триста фунтов стерлингов!
Фейт издала сдавленный вопль и так побелела, что Майра обняла ее за плечи.
– Ох, дорогая, я вас так понимаю! Это ужасно, ужасно – думать, что его убили всего за триста фунтов... Присядьте лучше. Ингрэм, позвони прислуге – пусть принесут еще одну чашку. Ей надо выпить чайку.
– Нет, не надо! – взмолилась Фейт. – Я не смогу сделать ни глотка! А они... Они арестовали Джимми?
– Нет еще, – сказал Ингрэм. – Он сбежал, но они его отыщут, можете не сомневаться.
– А где Раймонд?
– Он сказал, что едет в Лискерд повидаться с Клиффом, – ответила Клара. – Я думаю, это связано с завещанием Адама или еще с чем-нибудь таким... Он уехал и пока не вернулся.