— Скажите, а как нам пройти к директору? — одарив старуху многозначительным взглядом, поинтересовался Аристарх. Он извлек из портмоне новенькую пятидесятирублевую купюру, сложил пополам и призывно постучал ее бритвенно-острым краем о деревянную стойку.
Гардеробщица алчно схватила деньги и уже молча указала кивком головы куда-то в глубину коридора. Ольга и Аристарх проследовали в указанном направлении и оказались перед дверью, обитой традиционным коричневым дерматином.
Собилло толкнул дверную створку и вошел в кабинет, втащив за собой упиравшуюся Ольгу. Ее в самый последний момент вдруг обуяла нерешительность. Оказавшись в просторной комнате, до потолка заставленной книжными стеллажами и завешенной по стенам какими-то вымпелами и почетными грамотами, они поначалу никого в ней не обнаружили. В этом не было ничего удивительного, поскольку кабинет директора напоминал зал небольшой библиотеки, где было легко затеряться, укрывшись за книжными полками. Аристарх громко кашлянул.
— Константин Сергеевич, вы дома? — довольно нахально осведомился он, подмигивая Ольге, дескать, не тушуйся, милая, директора человечиной не питаются.
В дальнем углу, скрытом стеллажами, послышалось какое-то шуршанье, потом оттуда донесся вздох и тихий, похожий на шелест, голос с вопросительной и несколько испуганной интонацией спросил:
— Кто там?
— Главный герольдмейстер Северного столичного дворянского общества его светлость князь Аристарх Викентьевич Собилло со спутницей, — не ударил лицом в грязь приятель Ольги, представившись, как говорили раньше, «полным титлом».
Из-за полки появилась вытянутая — дынькой — лысая голова со взлохмаченными мягкими детскими волосиками за ушами и длинным лицом, декорированным огромными, в роговой оправе очками. Остальная часть лица директора была скрыта дикой, неокультуренной бородой, придававшей Константину Сергеевичу сходство с Львом Толстым. Оглядевшись, обладатель бороды и очков чуть окреп голосом и одарил гостей новым вопросом, не менее глубокомысленным, чем предыдущий.
— А спутница кто?
Не моргнув глазом, Аристарх Собилло вывел Ольгу на середину комнаты — ближе к массивному столу — и, прищелкнув каблуками, сообщил:
— Корреспондентка отдела светской хроники столичной газеты «События недели» Ольга Петровна Туманцева.
Окончательно воспрянув духом, Константин Сергеевич выбрался на простор кабинета и явил Аристарху и Ольге хрупкое маленькое тельце, задрапированное в мешковатый, в клеточку, пиджак. Проследовав к столу, он с некоторым усилием взобрался в высокое кресло с подлокотниками в виде мужицких топоров — изделие столяра-славянофила — и рассматривал посетителей сквозь стекла очков. Толщиной они могли поспорить с линзами морского дальномера.
— Прошу садиться, — прошелестел он и указал маленькой, почти детской рукой на старые, но еще прочные стулья с кожаной обивкой, расставленные вдоль стены. Когда молодые люди сели, Константин Сергеевич, звучно чмокнув невидимыми под усами и бородой губами, сказал:
— Зря вы пришли ко мне, господа. Все, что я обещал предоставить Дворянскому обществу, уже запаковано и отправлено в клуб. Если бы вы походили по залам, то смогли бы убедиться в этом сами.
— А как же эпическое полотно «Татары берут приступом стольный град Первозванск»? — не удержавшись, осведомился Аристарх, не дрогнув ни единым мускулом. — По силе воздействия на зрителей оно не уступает знаменитой картине «Битва русских с кабардинцами», которую мне довелось видеть на Кавказе.
— Вы шутите? — высоким птичьим голосом произнес директор и рассмеялся чирикающим смехом. — Это картина советской эпохи. Мазня членов нашего союза художников. Какое она может иметь отношение к вашей выставке? — Слова Аристарха настолько его развеселили, что он еще некоторое время махал крохотными, в чернильных пятнах ладошками.
Аристарху удалось разглядеть на письменном столе директора старинную бронзовую чернильницу в виде русской избы с откидывающейся крышей, и он пришел к выводу, что хранитель первозванских древностей все еще пользуется для записей чернилами и деревянной ручкой-вставочкой.
— Вы вот, Константин Сергеевич, ругаете советский период и смеетесь над первозванской школой живописи, но между тем мы не обнаружили в залах сколько-нибудь стоящих работ дореволюционного периода.