Это открытие болезненно поразило Аристарха, но сделало желание преодолеть барьер в душе девушки еще более стойким. А для этого надо было атаковать, не оставляя ей времени на рефлексии. Совесть Аристарха в данную минуту молчала — князь знал: если бы он казался девушке совсем уж неприятным субъектом, вряд ли бы она к нему пришла. Его рука перекочевала с плеча на грудь Ольги, и он почувствовал, как под его прикосновением она содрогнулась всем телом. В глубине души Аристарх ожидал, что его остановят, и потому был настойчив.
Ольга ощущала нетерпение князя и понимала, что теперь слово за ней.
«А ведь он, пожалуй, решил, что я непробиваемая и железобетонная, — подумала она. — И торопится, как десятиклассник, которому впервые представилась возможность свободно потрогать девочку. Бедняга. Вовсе я не такая — просто мы познакомились с ним в неудачное время. Я все еще несвободна... Несвободна? А так ли уж я несвободна?» — Эта мысль ее заинтересовала до такой степени, что когда Аристарх снова прикипел к ее шее поцелуем, она отмахнулась от него, как от назойливой мухи.
Собилло, однако, истолковал это по-своему. Ему показалось, что его продвижению к прелестям Ольги поставлена преграда, и он, сделав обиженное лицо, от нее отстранился.
«Я же говорю — десятиклассник, — сказала себе Ольга. — Да нет, какое там, он совсем еще маленький. Зрелые мужчины подчас напоминают маленьких детей, у которых отобрали шоколадку. На самом деле я знаю, что мне мешает и отчего я противлюсь судьбе. И дело здесь не в Паше. Просто я до ужаса устала; так устала, что мне сейчас не до ласк и не до радостей плоти. С другой стороны, и мальчика обижать не хочется».
— А знаешь, Стасик, — довольно развязно произнесла она, закидывая ногу за ногу и придавая лицу выражение девушки с прошлым, — мы вот с тобой называем друг друга на «ты», но на брудершафт еще не пили. У тебя шампанское имеется, в этом твоем вертепчике?
Собилло сглотнул. Его не столько поразила эта трансформация — перерождение из робкого, испуганного существа, прибежавшего к нему за помощью и сочувствием, в великосветскую кокотку, сколько обращение «Стасик». Так, помнится, его не называла даже мать. У нее имелось секретное ласковое имя, которым она временами именовала сына, но это было именно тайное, секретное прозвище. О нем не знал, кроме сына, никто. С другой стороны, и непривычное обращение, и предложение выпить на брудершафт сулили приятное продолжение вечера, и Аристарху оставалось одно — принять его. Во всяком случае, можно было сказать, что он воспрянул духом и кривая его настроения устремилась вверх.
— Как же не быть шампанскому, — несколько игриво сказал мужчина. — Конечно, есть. Меняйленко снабжает меня отлично. Не знаю только, где он сейчас?
— Ничего, Александр Тимофеевич рано или поздно объявится. В этом можешь не сомневаться. Просто он ведет собственное расследование, причем, наверное, в тех сферах, куда ему по тем или иным причинам не хочется нас допускать. Ничего удивительного — нынче у всех имеются тайны и собственные источники информации. Это я тебе как журналистка говорю. Так где же шампанское?
Аристарх прошел к бару, где хранились значительные запасы экзотических спиртных и неспиртных напитков. Считалось, что их в любой момент мог потребовать капризный столичный гость.
— «Абрау-Дюрсо». Абсолютно сухое. Лучшее, что можно найти за деньги. Так, во всяком случае, мне говорил Меняйленко, — обратился он к девушке.
Шампанское дало высокую устойчивую пену, словно подтверждая тем самым свое качество. Ольга и Аристарх сплелись локтями и пригубили холодный, покалывающий язык напиток любви, после чего Ольга, поставив бокал на стол, обняла Собилло за шею и поцеловала в губы. Это был крепкий, едва ли не мужской поцелуй. Но ответный поцелуй Аристарха оказался еще более крепким и откровенным. Он был напитан чувственностью и ожег Ольге рот, вызвав у нее приступ озноба, который горячей волной прокатился по телу.
«А мальчик-то ожил, — подумала она. — Да еще как! Ощущается нерастраченный запас, что свидетельствует о весьма умеренном образе жизни. Но ведь это хорошо — в том смысле, если из нашего сближения выйдет что-нибудь путное». Сознание Ольги отстраненно и ехидно регистрировало происходящее. Но ее тело было мудрее и отзывалось на ласки герольдмейстера, подобно хорошо настроенному музыкальному инструменту. Тело Ольги, невзирая на трезвые оценки сознания, последовательно стало освобождаться от покровов. Неизвестно куда исчезла сиреневого цвета майка, обнажив красивые, похожие на полные чаши, груди. Чего скрывать, Аристарху приходилось и прежде видеть женские прелести — при самых разных обстоятельствах. Но если придерживаться истины, большей частью он созерцал их во время сеансов стриптиза в дорогих ночных клубах. Туда зазывали его приятели по дворянскому цеху или кандидаты в дворяне, которым Аристарх Викентьевич составлял шитые золотой канителью гербы и выдумывал девизы, типа «фон Боков не устрашит даже дракон, охраняющий чашу Грааля», и тому подобную чушь. Груди же, которые демонстрировались Аристарху прежде, пожалуй не были столь соблазнительными, как прелести Ольги. Как правило, они являлись собственностью дам не столь юного возраста, пожалуй более образованных и светских, нежели корреспондентка газеты «События недели».