Кругляк поднялся и предложил мужчинам подписать протокол. Пока они доставали свои дорогие ручки и склонялись над документом, дознаватель обратился к въедливой девице, которая смотрела на него с некоторым пренебрежением. Сколько он, старший лейтенант, успел уже на своем веку ощутить на себе таких взглядов — уму непостижимо. Преодолевая неприязнь, он сказал:
— Вам ничего подписывать не даю, поскольку у вас документов нет. Вы, как говорится, в данный момент не существуете. Что же касается жмурика,— дознаватель через плечо большим пальцем указал в сторону дивана, на котором лежал покойник, — то желаю всем нам дожить до его лет и спокойно перекинуться, предварительно немного приняв внутрь. Исходя из того, с чем мне приходится каждый день сталкиваться на службе, могу вас уверить, что по нынешним временам это далеко не худшая смерть.
ГЛАВА ВТОРАЯ
— Никуда я больше не поеду, — раздраженно говорила Ольга Туманцева, — и не уговаривайте. Вам нужно в клуб — вот и езжайте.
Администратор предлагал поучаствовать в открытии выставки. Аристарх большую часть времени молчал, вел себя сдержанно и не обмолвился ни единым словом — отвечал только, если его спрашивали. Смерть человека, даже и незнакомого, всегда вызывала у него уважение и состояние глубокой задумчивости. Он считал, что ей должны сопутствовать молчание и торжественность — пускай и в убогой комнатушке коммунальной квартиры.
— А вам, ваша светлость, — сказал Меняйленко, — ехать придется. Вас вчера слушали и видели, вы понравились, и многие члены нашего клуба очень хотят снова вас сегодня лицезреть.
— В качестве «свадебного генерала»? — с иронией осведомился Собилло, хотя понимал, что Меняйленко прав и побывать на открытии выставки ему все-таки придется.
«Это в твоих интересах, дурень», — напомнил он себе и, покачав одобрительно головой, полез в машину.
— Вы, князюшка, обладаете повышенной самооценкой, — бросил ему администратор, похлопывая рукой в черной перчатке по лакированному крылу «Мерседеса». — «Свадебных генералов» там будет довольно и без вас. Сами знаете, что и вашему столичному клубу — да и вам лично — лишняя реклама не помешает. Поверьте, я все это говорю из-за большого чувства уважения к вам. — Меняйленко усмехнулся и повернулся к другой своей жертве — Ольге. Она стояла рядом с машиной и упорно отказывалась лезть в салон.
— Ну а вы, девушка, чего петушитесь? Вы-то чего нос воротите от такого зрелища? Нарядные господа, дамы, картины в тяжелых рамах, журналисты...
— Именно что журналисты, Александр Тимофеевич, — упрямо кусая нижнюю губку, сообщила девушка. — Они уж так распишут открытие, что только держись! Куда мне, бедной, начинающей. В лучшем случае, вставлю свою информашку, которую никто не заметит. Нет уж, дорогой мой, не мешайте мне идти своим путем.
— Девушка большую поживу почуяла, — высунул голову из окна лимузина Аристарх. — В ней проснулся инстинкт преследователя.
— Да какая тут, к черту, пожива? — развел руками администратор. — Ну, умер швейцар клуба. Заметьте, от старости умер! И что с того? В лучшем случае, это три строчки в разделе текущих новостей, причем первозванской газеты. Какое дело столичным читателям до смерти какого-то местного швейцара!
— Неужели вы ничего не заметили? Расследование велось формально, этот самый Кругляк — так, кажется, его фамилия? — делал все, чтобы дело закрыть!
Меняйленко и Аристарх дружно расхохотались.
— Да нет никакого дела, Оленька, как вы не понимаете! — воскликнул администратор, поднимая руки к уже почерневшему ночному небу. — И Кругляку это было ясно с самого начала. Вот почему он не проявил никакого энтузиазма. Расследовать-то нечего.
— Не скажите, не скажите, — Ольга уже закусила удила, и сбить ее с пути было трудно, или даже невозможно. Притопнув каблуком сапожка, она сказала: — А два стакана? Кто-то же у старика был? А Кругляк даже не взял их на экспертизу. И соседей по дому не опросил. Как прикажете это понимать?
— Все, — резюмировал Меняйленко, положив руку на ручку двери «Мерседеса», — у девушки навязчивая идея, а избыть ее можно, как считают психоаналитики, только предложив пациенту пройти весь путь до конца.
— Но как же мы оставим ее в незнакомом городе в полном одиночестве? — озабоченно поинтересовался Аристарх, чья голова по-прежнему торчала из окна машины, как из ящика фокусника. — Становится темно, а у нее — ни документов, ни, как я понимаю, денег. все-таки, это как-то не по-рыцарски — бросать ее одну в ночи на произвол судьбы.