— В ночи? — переспросила Ольга. — Да сейчас и семи часов еще нет. Я хочу побродить по городу и кое-что обдумать. Вам, джентльмены, возможно, покажется странным, но у меня есть кое-какие мысли. Они, кстати, касаются не только смерти старика. Глубоко, знаете ли, личные. И мне бы хотелось немного порассуждать. Про себя. Я хочу побыть одна. Похожу по древним улочкам Первозванска, а потом вернусь в Усольцево. Вот и все мои желания. — Ольга никак не могла понять, почему столь простые требования вызывали у ее знакомых такое острое чувство неприятия. Секундой позже она, правда, сообразила: Аристарх и Меняйленко за нее боялись. Отвечая на эту мысль, она рассмеялась и примиряющим жестом положила руку на рукав черного пальто администратора.
— Так вы и вправду за меня боитесь? Ваши слова, стало быть, не только дань вежливости? Уверяю вас, что ничего страшного со мной не случится. Я привыкла далеко за полночь возвращаться домой в Москве, а там преступность, наверное, не чета здешней. Кроме того, — тут она полезла в сумочку и вынула баллончик со слезоточивым газом, — у меня есть, чем попотчевать приставалу. Я же журналистка, как вы не понимаете! — чуть ли не со слезами в голосе обратилась она к собеседникам.
— Считайте, что вы нас убедили, — сказал со вздохом Меняйленко и полез в карман. — Вот, держите— это моя визитная карточка. Покажете, если что — и вас никто не тронет, обещаю. Ну а это — деньги, возьмите.
Меняйленко нагнулся и нырнул в автомобиль, словно давая тем самым понять, что заботу об Ольге он оставляет целиком на волю судьбы. В ту самую минуту, как администратор забрался в машину, он выбросил девушку из головы — его ждали важные дела, а все, что он мог сделать для нее при сложившихся обстоятельствах, он уже сделал.
— Только не задерживайтесь долго, — сказал Аристарх, просовывая из окошка автомобиля руку и вкладывая что-то Ольге в ладонь. Одновременно он со значением сжал ее пальцы. — Если вы не вернетесь в Усольцево до полуночи, я поеду вас разыскивать. Помните об этом и не надрывайте мне сердца.
Последние слова прозвучали бы несколько напыщенно, если бы нелегкая ирония, которой Аристарх их сдобрил. Заворковал, обретая жизнь, мотор, и «Мерседес» умчался, оставив Ольгу на застроенной двухэтажными покосившимися домиками улице незнакомого ей Первозванска.
Ольга подошла к фонарю и стала исследовать пожалованные ей Собилло и Меняйленко деньги — две пачки купюр. Интересно, кто из этих двух господ щедрее, ухмыльнувшись подумала она и пересчитала кассу. Два и два — или, вернее, две тысячи и две тысячи — Ольга все еще не отделалась от привычки считать деньги «лимонами».
Одинаковая, до копейки, щедрость — подивилась она, укладывая пачки в сумочку. Может, именно такую сумму принято ассигновать девицам, которые оказываются под покровительством господ из дворянских клубов? Вздохнув, она отметила про себя, что четыре тысячи — это ее примерно полугодовой заработок. Первозванск — город контрастов. Следовало, однако, приступать к делу, которое она замыслила. Прежде всего, ей хотелось перекинуться словом с соседями швейцара — то есть добросовестно выполнить работу Кругляка. Вернувшись во двор через арку, она поднялась по скрипучим ступеням и три раза позвонила у подъезда гражданину Савельеву Ф.Г.
Через час с четвертью, когда темнота окончательно накрыла город, журналистка вышла из подъезда, осторожно прикрыв за собой дверь.
В сущности, разговор с соседями мало что дал. Представившись корреспонденткой из московской газеты, Ольга попросила их коротко рассказать о Николае Павловиче Ауэрштадте и о том, что, по их мнению, произошло ночью. Кругляк оказался прав, обитатели квартиры № 1, за исключением старика Савельева, исправно дрыхли. Но и тот не сообщил ей ничего сенсационного: о том, что в гости к швейцару кто-то приходил, было известно с самого начала — да и дознаватель этого не отрицал, просто не придал этому особенного значения.
Ольга пошла по двору, в задумчивости подкидывая носком сапожка рыхлый февральский снег. Одна вещь не давала ей покоя — слова Савельева о том, что гость швейцара слишком уж припозднился. Пришел среди ночи, что для пенсионера, каким, скорее всего, должен был оказаться собутыльник Ауэрштадта — было не самым привычным для прогулок временем. О том, что старики имеют обыкновение вставать ни свет, ни заря, она имела представление, но знала и то, что ночью они предпочитают оставаться дома. Пенсионеры, по ее наблюдениям, чрезвычайно заботились о продлении своего существования — вот почему по темным улицам ходили крайне редко и просиживали бесконечные часы, чтобы попасть на прием к врачу в районной поликлинике.