Шофер «Мерседеса» довольно быстро пришел в себя и тоже внес свою лепту в дело. Уложив на асфальт бледного, как смерть, молодого человека, на груди у которого начало расплываться темное пятно крови, он вырвал из-под переднего сиденья машины автомат Калашникова с откидным прикладом и принялся, широко расставив ноги, в упор расстреливать синий «Сааб». Он бил по его ветровому стеклу, по скрючившемуся за рулем силуэту водителя, по человеку с устремленной вперед вооруженной рукой.
Лена видела, как автоматные пули рвали человеческую плоть на кровавые ошметки, как падало в салон и крошилось тонированное ветровое стекло «Сааба», как пули дырявили надежное шведское железо. Нападавший уже лежал ничком на окрасившемся красным снегу. Его приятель за рулем ткнулся в руль головой и тоже затих, но автоматчик все продолжал стрелять. Он прекратил огонь в тот самый момент, когда в магазине кончились патроны. С брезгливой, как показалось Лене, гримасой, он вырвал пустой магазин из автомата, швырнул его на снег и лишь после этого нырнул в салон «Мерседеса», доставая телефон и торопливо набирая слегка дрожащими пальцами номер. Лена поднялась с земли и бросилась к распростертому на асфальте молодому человеку. Как ни стремителен был порыв сержанта, молодая женщина, которую отбросил в сторону джентльмен из дворянского клуба, — и тем, вероятнее всего, спас ей жизнь — ее опередила. Когда Лена нагнулась над телом молодого человека, его голова уже покоилась у неизвестной красавицы на коленях, и та дрожащей рукой пыталась белоснежным носовым платком остановить сочившуюся из раны в правой верхней стороне груди кровь. Бледные губы девушки безостановочно шевелились, но Лене не удалось ничего разобрать. Она поднялась на ноги и оглянулась: из переулка, надрывно завывая сиреной и мигая сигнальными фарами, на площадь въезжала машина подвижного патруля. Другая — точно такая же — въезжала на площадь со стороны улицы Ленина. Испуганные стрельбой прохожие, словно сквозь землю провалившиеся во время скоротечного боя, начали постепенно собираться в группки у расстрелянного «Сааба» и боязливо приближаться к раненому, чья голова по-прежнему лежала на коленях у красивой девушки. Она не сделала ни малейшей попытки подняться с земли, а кровь из раны ее кавалера, промочив в мгновение ока тонкий носовой платок, щедро орошала ее дорогое пальто.
Лена Тарабрина, окинув взглядом небольшую толпу напуганных граждан и сунув свой ПМ в кобуру, деловым голосом обратилась к собравшимся:
— Среди вас есть врач или хотя бы медсестра? Дело идет о жизни и смерти.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Аристарха поместили в военный окружной госпиталь Первозванска. По настоянию Меняйленко ему предоставили отдельную генеральскую палату и вызвали из отпуска главного хирурга госпиталя — полковника Шевардина.
Впрочем, занимавшиеся раненым военные хирурги из отделения торакальной хирургии в один голос уверяли, что опасности для жизни нет и подобные меры излишни. Меняйленко, однако, никакие меры излишними не считал.
— Вы отдаете себе, надеюсь, отчет в том, что укокошить хотели не Собилло, а вас, девушка? — первым делом осведомился он в коридоре госпиталя, когда Ольгу чуть ли не силой вывели из палаты Аристарха и они с администратором остались вдвоем.
Ольга прижимала платочек к глазам и, честно говоря, мало что в тот момент соображала. Она лишь утвердительно кивала в такт словам администратора. На самом же деле ей казалось чудовищным предположение, что вся эта кровавая драма развернулась из-за ее скромной персоны.
Администратор, надо отдать ему должное, не стал слишком надрывать сердце девушки вопросами, хотя и предупредил ее, что это — только начало и на следующий день ею займутся всерьез.
— И допрашивать вас, Оленька, буду не я, поверьте, — говорил он, сердито насупливая брови, — а тот самый господин с майорскими погонами из Управления внутренних дел. Неверов, по-моему, его фамилия? Насколько я помню, в прошлый раз вы с ним общего языка не нашли. Он считает вас чуть ли не причиной всех здешних бед и уверен, что сиди вы дома в Москве, ему бы жилось намного спокойней.