В одном, правда, я с ним согласен, — Меняйленко запустил палец за воротник, чтобы чуть ослабить узел галстука. — Вы перешли дорогу какому-то весьма могущественному и очень опасному типу. — Тут он воткнулся в нее жестким колючим взглядом: — Скажите, этот ваш любовник, кавалер, как угодно его назовите, точно программистом был? Вы ничего не напутали?
— Я уже ничего не знаю, — едва слышно отвечала Ольга, придавая углам рта сходство с уныло обвисшими шнурками. — Сколько я его помню, он всегда за компьютером сидел, при этом говорил еще, что закон нарушать — это не его стиль.
— А вы, стало быть, такая легковерная, что с каждым его утверждением готовы были безропотно согласиться! — едко бросил Меняйленко. — Сколько же у нас в стране еще легковерных? — Администратор воздел к серому от пыли потолку госпитального коридора короткие руки в патетическом жесте. — Оттого у нас и процветают всякие ЭМЭМЭМы и общества с ограниченной ответственностью. Потому что все желают по исконной русской привычке на грош да пятаков купить. И вы, поди, тоже желали, а?
Тут администратор понял, что несколько перегнул палку, поскольку Ольга разразилась слезами. Из этой слезной бури доносились, правда, какие-то нечленораздельные звуки, но понять их смысл Меняйленко было не под силу. Лишь когда шквал стал затихать, Александр Тимофеевич разобрал отдельные слова, которые извергала из себя, сотрясаясь от незаслуженной обиды, Ольга.
— Какие пятаки? Какие гроши? Да он мне вообще денег не давал. Платил за квартиру — и то ладно. Я любила его, понимаете вы или нет, черствый человек? Да и выглядел он не больно процветающим — так, один пиджачишко, курточка кожаная — я бы ее из тысяч других узнала. — Тут Ольга едва не ляпнула, что видела Пашу в вагоне поезда на вокзале, но вовремя удержалась. Не хватало еще впутывать в это дело своего бывшего любовника.
— М-да, — произнес Меняйленко, оценивая в прямом смысле плачевное состояние девушки. — От вас, Оленька, сейчас вреда больше, чем пользы. Давайте-ка я лучше отвезу вас в Усольцево. Вы поспите, успокоитесь немного, а там видно будет — может, какая дельная мысль в голову и придет.
— А как же он? — указала девушка на дверь палаты, где лежал бледный, забинтованный Аристарх. — Я от него никуда не уеду. Ведь он мне жизнь спас... Я буду у его палаты всю ночь сидеть — или весь месяц, если понадобится!
— Не понадобится, — жестко сказал Меняйленко и, отодвинув на рукаве манжет, посмотрел на часы. — Во-первых, вы ему сейчас ничем помочь не можете, во-вторых, как вы уже, наверное, слышали, его жизнь вне опасности, а в-третьих, и самых главных, — тут администратор со значением Ольге подмигнул, — через час—полтора здесь будет мать его светлости — княгиня Анастасия Анатольевна Собилло. Женщина эта — при всех ее несомненных достоинствах — известна своим крутым нравом и сумасшедшей, прямо—таки болезненной любовью к сыну. — Администратор взял девушку за руку и заглянул ей в глаза. — Догадываетесь, чем это вам грозит? Разве она потерпит у изголовья больного присутствие женщины, ставшей причиной ранения ее разлюбезного сынка? Неужели вам хочется пережить еще одну неприятную сцену? А в том, что так оно и будет, я не сомневаюсь. Неизвестно еще, хватит ли у вас для этого сил. Да вы на себя в зеркало посмотрите... Уж и не знаю, кто выглядит сейчас краше — раненый или вы, моя дорогая.
Меняйленко уговаривал Ольгу с такой настойчивостью и привел ей в пользу этого такое количество веских аргументов, что она под конец сдалась и дала вывести себя из госпиталя и усадить в машину.
В последнюю минуту, правда, она попыталась оказать Александру Тимофеевичу слабое сопротивление и, схватившись за косяк двери, стала уверять администратора, что ей негде ночевать, и поскольку номер ее в Усольцеве полностью разрушен, она найдет себе место здесь, в приемном покое. Но Меняйленко сильной рукой не грубо, но решительно разжал ее пальцы и повел к дожидавшемуся на госпитальной дорожке сверкающему «Мерседесу», приговаривая, будто обращаясь к душевнобольной:
— Как же негде ночевать, Оленька? А номер князя на что? Я уже его на вас переоформил и за три дня вперед заплатил — неизвестно ведь, как все сложится в Управлении внутренних дел и на сколько они вас здесь задержат. А если вы всяких нежелательных разговоров опасаетесь, я дал команду тамошнему персоналу держать рот на замке и в душу к вам не лезть.
Когда Ольга снова вошла в номер Аристарха, ею овладело странное чувство. Вот сейчас откроется дверь и из соседней комнаты выйдет он, ее Листик — так и только так теперь Ольга называла Собилло, о существовании которого еще несколько дней назад даже и не подозревала. Здесь все напоминало о нем, а шелковый, с монограммой «А.С.» халат, небрежно брошенный на ручку кресла, все еще хранил, казалось, очертания его фигуры. И еще запах его тела — неповторимый и сложный. В нем смешивались ароматы дорогого табака с пряным запахом, одеколона и еще чего— то неуловимого, но вполне осязаемого Ольгой — чего она бы не спутала ни с каким другим запахом. Если бы потребовалось, она нашла бы Аристарха в абсолютной темноте именно по этому сложному многокомпонентному аромату, потому что он не мог принадлежать больше ни одному человеку на свете.