Теперь, правда, от Аристарха Викентьевича Собилло пахло, большей частью, всевозможными медикаментами, и его рана не давала Ольге покоя: в самом ли деле его жизнь вне опасности или врачи говорили это только для того, чтобы ее успокоить? Несколько раз она подходила к двери, чтобы, распахнув ее, бежать по коридору Усолыдевского дворца к выходу, а потом каким-нибудь способом добраться до военного госпиталя и узнать, как там обстоят дела с ее Листиком. Чего-то подобного, по-видимому, ожидал и Меняйленко. Не прошло и часа после водворения девушки в номере Собилло, как он постучал в ее дверь.
— Извините, Оленька, это опять я, — произнес администратор, когда девушка ему открыла. — Кажется, в госпитале я предлагал вам приехать сюда и поспать, но сейчас прихожу к выводу, что с этим успеется. Да и какой, к черту, теперь сон? Вряд ли вы сомкнете сегодня глаза, не так ли?
Ольга обреченно кивнула, соглашаясь с Меняйленко. Она впустила гостя в комнату, даже не удивившись, что тот не отправился ночевать домой, в Первозванск, а остался в Усольцеве.
Тот, будто отвечая на ее невысказанный вопрос, сказал:
— Меня, знаете ли, тоже бессонница мучает. Кроме того, после сегодняшнего покушения было бы странно оставлять вас одну без охраны. Ну и еще одно: завтра вам предстоит беседа с майором Неверовым. Он, уж поверьте моему слову, постарается устроить из допроса настоящий спектакль. А потому, прежде чем ехать в Управление внутренних дел, будет неплохо, если мы с вами предварительно проговорим кое-что. Вы, надеюсь, понимаете, что Неверову вовсе не обязательно знать об этом деле абсолютно все?
Меняйленко сплел короткие руки за спиной и прошел к кабинетному роялю, стоявшему у окна. Вид его открытой клавиатуры неожиданно разбудил дремавшие в душе администратора таланты и он ни с того, ни с сего взгромоздился вдруг на круглый стул и простер над бело-черным частоколом клавиш пухлые, поросшие черными волосиками пальцы. Он удивительно напоминал крупного жука, наколотого на булавку, и Ольга была вынуждена сделать над собой известное усилие, чтобы не рассмеяться. Однако стоило зазвучать музыке, и Ольга сразу же простила Меняйленко его забавный вид. Александр Тимофеевич мастерски исполнял на кабинетном «Стейнвее» Лунную сонату Бетховена. Но продолжалось это недолго.
Осторожно прикрыв крышку, Меняйленко прекратил музицировать и, крутанувшись на стуле, повернулся к Ольге лицом.
— Отчего же все-таки вас хотели убить? — загадочно спросил он.
— Да не знаю я — говорю вам, как на духу, Александр Тимофеевич, — привычно покачала головой Ольга и уселась на диван, обхватив себя за колени руками. Вопрос этот с некоторых пор стал вызывать у нее раздражение. Во-первых, потому, что она действительно не знала на него ответа, а во-вторых, ей слишком часто его задавали в последнее время — самые разные люди.
— Плохо вы отвечаете, плохо. Не подумавши и с раздражением, — совершенно спокойно заметил Меняйленко, оставив, наконец, в покое вертящийся стул. — Вы отказываетесь думать, а вам нужно именно сейчас напрячь все мозговые извилины и посмотреть на случившееся с иной стороны, возможно, под новым, непривычным ракурсом. Так как вы все-таки думаете, имеет к этому отношение Заславский или нет?
— Вы же умный человек, Александр Тимофеевич, и даже, по свидетельству осведомленных людей, работали в КГБ, — сказала Ольга, не без ехидства втыкая эту булавку в пухлую плоть администратора. — Зачем, — тут она повысила голос и еще раз повторила, — зачем ему меня убивать? Я же ничегошеньки о его делах не знала и не знаю. Даже если предположить, что мой прежний возлюбленный по имени Паша обладал какими-то компрометирующими сведениями о Заславском, которыми со мной делился, то какого черта антиквару нужно было ждать, когда я поеду в ваш Первозванск? Чтобы меня здесь прикончить? Он бы преспокойненько кокнул меня в Москве, где, как вы понимаете, сунуть концы в воду куда легче. Там даже не надо устраивать стрельбу посреди бела дня — достаточно случайного наезда, и журналистка Туманцева прекратила бы свое существование. В столице, заметьте, у меня не было бы таких высоких покровителей. — Тут Ольга отвесила Меняйленко короткий поклон.