— Вы, Александр Тимофеевич, приехали в самый раз — на оладьи, — сказала Ольга, провожая администратора на кухню и усаживая за стол. — Это мой папа, — представила она отца. — А это, папочка, — она повернулась к своему родителю, — мой очень хороший друг. Прошу любить и жаловать.
Мужчины пожали друг другу руки. Ольга вынуждена была признать, что по сравнению с папочкой Меняйленко выглядел настоящим молодцом, хотя Петр Федорович вряд ли был старше администратора больше, чем на год или на два. Меняйленко можно было, не покривив душой, назвать «в меру упитанным мужчиной в полном расцвете сил», и в этом смысле он ни в чем не уступал Карлсону, который, как известно, жил на крыше. Появилась принаряженная, подкрашенная и оттого сразу похорошевшая Анна Сергеевна. Явление, иначе не назовешь, Александра Тимофеевича так на нее подействовало, что она принесла с собой непочатую бутылку «Смирновской», припасенную для торжественных случаев.
Когда разлили водку и выпили по первой, администратор, подмигнув девушке, сказал:
— Очень рад, Оленька, что мне довелось побывать у вас в доме. Ваша дочь, — тут Меняйленко повернулся к Анне Сергеевне и, поклонившись, приложил свою руку к груди, — произвела на обитателей санатория Усолыдево весьма благоприятное впечатление. После отъезда мы долго вспоминали ее добрым словом. Она была сама чуткость и проявила по отношению к людям бездну такта и отзывчивости.
В ответ на слова администратора Ольга неопределенно хмыкнула и опустила глаза в тарелку, но Олина мама, услышав похвалу в адрес единственного дитяти, порозовела от удовольствия и приняла слова Александра Тимофеевича за чистую монету.
Поговорив немного с Анной Сергеевной и Петром Федоровичем об удивительных достоинствах их талантливого и воспитанного чада, Меняйленко многозначительно посмотрел на Ольгу.
— Кстати, Оленька, я привез вам кучу приветов и добрых пожеланий от ваших друзей, ну и, конечно же, свежие новости. Вам ведь интересно узнать, что произошло после вашего отъезда, не так ли?
— Тогда вам лучше пройти в комнату, — предложила Анна Сергеевна, уяснив, наконец, к чему клонит гость. — Правда, там беспорядок — буквально перед самым вашим приходом дочь затеяла вешать картину, да так все и бросила, не доделав.
— Вот и отлично, — сказал Александр Тимофеевич,— заодно посмотрю и картину. Кажется, я ее еще не видел. Возможно, это неплохая работа — у нас в Первозванске, как вы, наверное, знаете, имеется своя школа живописи. Ну же, Оленька, проводите меня скорее.
Ольга встала с места и повела гостя к себе в тайной надежде, что родители благополучно переварят всю ту обсыпанную сахарной пудрой ложь, которую им скормил администратор. Она о своих первозванских приключениях дома не рассказывала, поскольку берегла своих родителей, хотя, подчас, и не на шутку с ними ссорилась.
Когда в сопровождении Александра Тимофеевича она удалилась в свою комнату и закрыла за собой дверь, они оба от души расхохотались. Потом администратор, посерьезнев лицом, сказал:
— А ведь я приехал к вам, Оленька, по делу — и весьма серьезному. Вам придется дать мне адрес той самой комнаты на Таганке, что вы снимали с этим вашим... программистом.
Ольга побледнела.
— Вы что-нибудь узнали о Паше?
— О Павле Александровиче Каменеве — так, кажется, полное имя вашего бывшего друга? — мы поговорим позже. В данный момент у меня другие планы — хочу посмотреть в глаза тому типу, который убил Сенечку Кантакузена, дважды хотел убить вас и ранил Аристарха Викентьевича.
— Но разве их не застрелили... тогда? У почтамта? — проблеяла Ольга.
Меняйленко всплеснул руками.
— Вы меня удивляете. Я же говорил, что это были исполнители. А вот заказчик... Я устроил так, что заказчик явится в ту самую комнату на Таганке, где вы когда-то жили... хм... с Пашей. Вы его еще помните? Адрес, я имею в виду...
Ольга в ответ только кивнула.
Меняйленко прошелся по комнате, поднял с пола картину, подаренную девушке Матвеичем, и удивленно изогнул бровь.
— Знаете, а ведь эта штука чуть ли не во всех деталях повторяет украденный «Этюд 312», разве что размером побольше, да и то самую малость. Почему вы мне об этом раньше не сказали?
Ольга смерила администратора взглядом, в котором блеснуло негодование.
— А почему вы меня в Москву спровадили, не дали довести дело до конца? И потом — я этот ваш «Этюд 312» никогда в глаза не видала. Даже его фотографии или самой плохой копии. Их нигде не было — ни в Краеведческом музее, ни в архиве.