Радоваться тут, конечно, нечему, но таковы приметы нашей нынешней жизни, — произнес он чуть погодя печальным голосом. — Сейчас могут убить за пятьсот и даже за триста долларов, чего же тогда удивляться, что Заславский задумал рассчитаться с Пашей, когда речь шла о двадцати миллионах долларов, а за эту сумму Алексей Витальевич готов был не то что ухлопать одного неверного друга, но и — при необходимости — спалить весь Первозванск. Будто заранее предчувствуя, как сложатся события, антиквар вытребовал себе в качестве подручных парочку громил, снаряженных пистолетами с глушителями системы ТТ. Эти два киллера были не местные и прибыли из Усть-Волжска, где у Заславского имелись знакомства в среде местных авторитетов. В случае, если бы пролилась кровь, на него не должна была упасть даже тень подозрения — Алексей Витальевич чрезвычайно дорожил своей репутацией и положением в обществе.
Так вот, — Меняйленко перевел дух и продолжил свое повествование, — оказавшись в «Первозванском трактире», где у него была назначена встреча с его ландскнехтами, Заславский неожиданно наткнулся на Ольгу Туманцеву. А он знал, что она была подругой Паши. И тут с ним опять сыграла дурную шутку засевшая в его голове идейка. Раз девушка здесь, значит, и Каменев неподалеку.
— Но ведь я — еще до того, как уехать в Первозванск, — сама ему позвонила и сказала, что Паша пропал. Хотела у него узнать, где он, — вступила в разговор Ольга.
— Так Заславский вам, Оленька и поверил, — с усмешкой бросил администратор. — Я же говорю, что он оказался в плену навязчивого представления, что вокруг него организован самый настоящий заговор для того, чтобы лишить его драгоценной картины Рогира. Он был уверен, что вы с Пашей работаете заодно, а ваш звонок — не более чем отвлекающий маневр. Вы, по мнению Алексея Витальевича, являлись человеком, которому Паша должен был, что называется, «сбросить», передать украденную картину, поэтому ему нужно было установить, где вы поселились в Первозванске. Вы же ему об этом не сказали?
— Не сказала. Более того, я вела себя вызывающе и отказывалась отвечать на все его вопросы, касавшиеся нас с Каменевым.
— Вот видите, — подчеркнул Меняйленко, — а еще удивляетесь, что Заславский вас невзлюбил. Впрочем, антиквар повел себя весьма тонко. Чтобы контролировать каждый ваш шаг, а самому остаться в тени, он решил использовать Сенечку. Когда вы вышли из ресторана и побрели по улице в поисках такси, он сначала медленно ехал за вами в своем «Вольво», а потом, убедившись, что вам так или иначе придется тащиться к площади у драмтеатра, обогнал вас, подъехал к ларьку, где Сенечка торговал, и, дав ему описание вашей внешности, попросил усадить вас в такси и проследить за тем, куда вы поедете. Оттого-то Сенечка и кинулся с таким энтузиазмом на поиски машины.
— Да я с самого начала сказала этому Сенечке, что живу в Усольцеве, — промолвила с недоумением Ольга, чуть пристукнув по столу фигурной ножкой высокого венецианского бокала, — он мог сразу сообщить об этом Заславскому.
— Сенечка тоже не ребенок, — произнес Меняйленко, — где у него, спрашивается, гарантия, что вы говорите правду? Предположим, вы сообщили ему, что живете в Усольцеве, а шоферу потом назвали совсем другой адрес — вот он и остался с носом.
— Да. Я помню, как он настоятельно вдалбливал Вове, чтобы он проводил меня прямо до двери. Но если все так просто, зачем каким-то типам нужно было гнаться за нами по шоссе да еще и стрелять по машине?
Рассказ Меняйленко стал постепенно превращаться в диалог между ним и Ольгой, но присутствующие не выказывали недовольства и слушали с неослабевающим интересом.
— А затем, что Сенечка нужен был Заславскому как прикрытие. Наверняка было множество свидетелей. Они могли видеть, как Сенечка сажал вас в такси. Стало быть, случись что — виноват кто угодно, но только не Заславский. На самом же деле милый антиквар послал вслед за вами своих громил. У них было задание остановить вашу машину на шоссе, основательно вас обыскать и выяснить всю подноготную — узнать не только ваш адрес, но, по возможности, и адрес Паши, а главное — где вы с ним прячете картину. Заславский не исключал возможности, что холст мог находиться при вас. Вы могли, скажем, вырезать его из рамы, сложить пополам и зашить в подкладку пальто. Не так уж она и велика — всего 48 на 50 сантиметров.
Ольга с минуту размышляла, потом потерла ладонью лоб и жалобно посмотрела на Меняйленко.
— Должно быть, я тугодумка, поскольку никак не уясню, зачем в таком случае Заславскому потребовалось убирать свое прикрытие — то есть отправлять на тот свет Сенечку?