Анна не вдруг поняла.
— Посмотри в зеркало.
Она увидела свое отражение, как в волшебной сказке: на медовой нежной коже двойным рядом сиял крупный белый жемчуг.
ГЛАВА 8
Анна плакала, он утешал, искренне недоумевая и тревожась за нее.
— Это все мое, Анна. Дедушка тыщу лет назад составил завещание. Здесь все принадлежит мне.
— Ты себя губишь таким заявлением, дурак!
— Да зачем им говорить?
— Следователь ищет преступника по драгоценностям, как мы может промолчать?
— Так они действительно украдены, я взял только ожерелье, я сразу понял, как оно тебе пойдет…
— Оно всем пойдет!
— Нет, не снимай! — Он схватил ее за руки, отстранился, любуясь. — Ты как мама.
«Торжествующая женщина в жемчугах» — вспомнилось, и стало жутко по-другому, так сказать, «мистически»… И отказаться невозможно — драгоценность завораживала.
— Ну, пожалуйста, не надо! Там еще есть, пусть ищут по списку.
— Ему много платили?
— Да ты вдумайся — первая в мире водородная бомба! Он был аскет по натуре, жил работой и ничего на себя не тратил, но вот любил каменья. Аскет и эстет — любопытное сочетание, правда? Еще бабушке, жене своей, покупал, а потом дочери.
— Да какого ж ты тайком…
— Дурак, по-твоему, да? Кто ж знал, что он… что это последний наш с ним день! Я загадал: если ты согласишься стать моей женой — жемчуг твой. А дедушке сказать я просто не успел. И ему очень понравилась.
— Ты взял, когда за коньяком ходил?
— Ага. Я подумал, как красиво будет: подарок невесте уже заранее приготовлен.
— Как же при обыске не нашли?
— В траву бросил, ну, если что — преступник при бегстве обронил. Да они участок почти не осматривали.
— Ты прям ликуешь!
— А ты плачешь. Ну что я должен сделать?
— Мне страшно, Саша.
— Хорошо, я скажу Сергею Прокофьевичу. Тебе легче будет?
— Замолчи! В тюрьму захотел? Ожерелье есть в том списке?
— А как же. И свидетели видели его на маме.
— Мог бы сказать, что вы с дедушкой его продали.
— Не такой уж я дурак, как ты думаешь. До комиссионки добрались бы мигом, надо просчитывать на ходы вперед.
— Саша, надо искать убийцу!
— Само собой. Тогда уж будет все равно, по частям ли моя собственность разворовывалась или целиком… Скажи, ты довольна?
— Безумно!
— А я думал, женщины любят драгоценные безделушки.
Они смотрели друг на друга в зеркале, юные, несчастные, а за ними в пленительной глубине отражался сад, где распевала пестрая птичка.
— Саша, мне почему-то кажется, что тебе грозит опасность.
— Мне?
— Вот я чувствую — и все!
— Ведь все украдено.
— Ты ж сам говорил: дедушка мог впустить только кого-то своего.
— Ну.
— Ваш круг — элита, ваши знакомые — не из тех, кто из-за драгоценностей перережет горло.
— То есть ты считаешь кражу не основным мотивом преступления?
— Не знаю… И вообще такого представить себе не могу. Если он и вправду совсем ненормальный?
— Вроде у нас таких знакомых нет.
— А Тимоша? Рубаха на нем красная, зловещая…
— Да ну, он безобиден, как ребенок, и во всем матери подчиняется, ничего не соображает. Его дедушка в кабинет не позвал бы. Ну что, перепишем кассету?
Интервью журналиста с академиком продолжалось всего сорок пять минут, воспоминания без хронологической последовательности, ответы без колебаний, промедлений, и действительно никаких тайн: родился, учился, женился… Впрочем, одно место из диалога… Анна сказала, когда кассета кончилась:
— Саша, поставь еще раз со слов: «В семьдесят пятом мы работали над…»
— А, ты тоже обратила внимание?
Вновь зазвучал хорошо поставленный интеллигентный голос:
«В семьдесят пятом мы работали над проектом «Альфа» в такой спешке, что я не покидал полигона, ни дня не был дома».
— «Александр Андреевич, вам впервые изменила память: именно в семьдесят пятом, именно в этом доме мы с вами познакомились — я и Коля». — «Неужели? Вы уверены?» — «На все сто. Вы тогда объявили, что у вас должен родиться внук». — «Ну конечно, в семьдесят пятом, в декабре! Как я переживал тогда, а теперь даже благодарен отцу моего внука». — «Вы знаете, кто он?» — «Да». — «Почему они не поженились?» — «Помешали обстоятельства, довольно серьезные». — «Но он жив?» — «Жив. Я сразу усыновил мальчика и дал ему свое имя. Дороже его у меня нет никого на свете, несмотря ни на что». — «Понимаю».
— «Филипп Петрович, я человек взглядов старомодных и не желаю позорить память о дочери и мешать карьере внука». — «В наше время понятие «незаконнорожденный» потеряло смысл».