Полились серебристо-стеклянные звуки «космической колыбельной». Анна, растолкав Обручевых, выбежала из комнаты, из дома… догнал Игорь… угрожающе: «Вы отказываетесь участвовать в эксперименте?» — «Это ужасно… мы как дрессированные обезьянки!» Иван Павлович (тоже старается для органов!): «Анна, ты как капризное дите…» — «Мы не убивали дедушку!» — «Однако тайна, согласись, глубока, необычна. И без точного расчета времени…» — «Вы! Математик!..» — прервала она его во внезапной вспышке ненависти. «Ну грешен, что ж теперь… Надо спасать Сашу».
ГЛАВА 10
Вновь зазвенела музыка в изысканном стиле транс, эхо вкрадчивых женских голосов; они летали на ковре возле лампы, свидетели наблюдали. События прошлой ночи проникали в душу во всей своей ужасающей полноте. Радость и счастье — страх и отвращение. Наконец (ей показалось, через час) первая запись кончилась.
— Вот здесь, — сказал Саша, — мы услышали сверху голоса: дедушкин и еще один, кажется, мужской.
— Ни шума, ни шагов, ни криков?
— Ничего.
— Ничего, — повторила Анна.
— Пятнадцать минут, — констатировал майор. — И вы даже не полюбопытствовали, Александр, что творится наверху?
— Я никогда не смел мешать его работе и общению с гостями.
— Включайте снова эту мелодию. А ты, Игорь, ступай на крыльцо, замок поставь на предохранитель, позвони, постучи, потом поднимайся в кабинет. Дверь в спальню была закрыта?
— Да.
— Понятые, прошу в комнату. — Майор закрыл дверь.
Сквозь наплывающие звуки слабо, но прозвенел звонок, уловился стук, шагов слышно не было: следователь приказал помощнику пройтись вверх и вниз по скрипучей лестнице с тростью академика.
— Игорь, включай следующую запись, поднимись в кабинет и крикни.
Приглушенный крик прорвался сквозь «небесные» звуки, но вчера они ничего не слышали, ничего, ничего! Анна лежала напрягшись, с закрытыми глазами, чтоб на видеть противную публику, стоящую кружком над юными влюбленными; вчерашний прекрасный вечер, единственный в жизни, разлагался на примитивные, постыдные фрагменты. «Нет, я сейчас сбегу!.. Но вот, кажется…» Анна поднялась, и Саша встал.
— Кажется, в этот момент я увидела пятно на потолке.
— А вы, Александр?
— Мне было не до того, не видел.
— Двадцать пять минут после голосов, — заметил майор задумчиво. Отозвался математик:
— Значит, убийство произошло в этот промежуток. Что говорит судмедэксперт?
— В общем, подтверждает… По окоченению тела смерть наступила примерно с девяти до десяти. Труп обнаружен в десять ноль пять. Вычтем двадцать пять минут — голоса они слышали без двадцати десять. Академик сам впустил убийцу. Тайком.
— Да почему тайком?.. — возмутился Саша.
— По вашим свидетельствам, дверь и окна были заперты, ни звонка, ни стука вы не слышали. Или у него имелся ключ… Да нет, — перебил сам себя майор, — весь дом освещен и обитаем, с ключом куда проще и естественнее переждать и проникнуть позже.
Математик заявил:
— История эта представляется мне весьма неестественной. Так рисковать почти при свидетелях… Были замечены следы борьбы?
— Ни малейших. Академик как будто не шелохнулся.
— Невероятно! Даже когда тот достал бритву… Кстати, с собой принес?
— По показаниям Александра и Рюминой, у Вашеславского имелась старая опасная бритва, которая исчезла. Мне мыслится так. Академик впустил убийцу в дом, в кабинет, оставив секретер незапертым.
— Странная неосторожность!
— Так получается. Связка ключей на письменном столе залита кровью, а на самом секретере, внутри, снаружи, следов крови нет, чужих отпечатков пальцев также нет.
— Понятно, если б секретер отпирал преступник до убийства, Александр Андреевич позвал бы на помощь.
— Я и говорю: впустил тайно, даже не спрятав футляр с драгоценностями.
— Кому ж он так доверял?
— Спросите что-нибудь полегче, — проворчал майор. — И способ убийства («старинный», изуверский), и, главное, кража как будто свидетельствуют, что преступник — человек не вашего круга… Анна, как Вышеславский утром разговаривал по телефону, с какой интонацией?
— Любезной, настойчивой. «Да ради Бога, когда сможете, я буду ждать звонка».
— Звонка, а не визита. Возможно, к нашему делу не относится. Его в последнее время навещали двое, так, Александр? Бывшая коллега и журналист.
— Я захаживал, — вставил Иван Павлович. — С ним было интересно поспорить.
— О чем?
— О жизни, — туманно выразился математик. — И о смерти.