— Нет, нет, мы годы не виделись… Я просто предположил, ну, раз его внук явился…
— Мне дал ваш телефон Филипп Петрович.
— Мы и с Филей давно не общались.
— Вы знаете, что он собирается писать про дедушку книгу?
— Нет. Простите, я умоюсь, очень душно, страдаю от духоты…
Учитель вышел (ребята переглянулись, Анна прошептала: «Странный дядька»), вернулся вскоре с мокрым, будто от обильных слез лицом.
— Я, конечно, понял, что вы приехали не просто так. — Николай Алексеевич замолчал, задумавшись. — Но такой трагической развязки не ожидал. Как же убили академика?
— Ему перерезали горло.
— Нечаянно? — уточнил Ненароков, бросив на внука выразительно-загадочный взгляд.
«А ведь он осведомлен о той детской истории!» — поняла Анна. Саша отрезал:
— Как бы не так! Вы любили мою маму?
— Любил.
— Похищены ее драгоценности. Вы их на ней видели?
— Это?.. А, видел. Белый жемчуг. Как не хочется вспоминать, но вспоминается… Твой дед ее боготворил. Он любил детей, очень.
— Но у меня нет ни дядьев, ни теток.
— Разве ты не знаешь?..
— Знаю. У него была опасная работа, и после Полины он не мог иметь детей.
— Да, да.
— А вы не знаете, кто мой отец?
— Нет, Сашок.
— Меня так дедушка называл…
— И мама. Надеюсь, у тебя никаких комплексов с ней не связано?
— Насчет того, что я убийца? Как вам сказать…
— Нет, дитя, ты не убийца! — перебил учитель в возвышенном «милосердном» стиле.
— А кто? — поинтересовался Саша. — Кто убийца?
После паузы Николай Алексеевич заговорил как-то растерянно:
— В принципе я за то, чтоб от детей не скрывали скорбную, так сказать, изнанку бытия. Но в твоем случае… Там много тайны, недосказанности и ужасного для меня.
— Так откройте хотя бы то, что вас не ужасает.
— В нашей любви была ущербность, — он улыбнулся мельком, словно извиняясь, — сплошь отчаяние и мрак.
— Да почему? Что вам мешало? Дедушка мешал?
Учитель внимательно всмотрелся в лицо юноши.
— Как ты похож на Полину. Нет, Сашок, дело не в дедушке — она, наверное, не любила меня.
— Но хоть какие-то подозрения насчет соперника у вас есть? Ведь я вижу, как вам все это дорого.
— Ты прав, ты умный мальчик. И как ни странно, никаких таких подозрений нет… Но позволь! Неужели ты считаешь, что твой «подпольный» отец причастен к убийству Александра Андреевича?
— Черт его знает…
— Не надо. Неизвестно, по какой причине он так и не объявился. В конце семьдесят пятого… а мы с Полиной познакомились первого мая на студенческом балу: уже на третьем курсе учились в разных группах. То есть я-то ее давно высмотрел, но подойти не решался, таким уединенным она была человеком, чистым и кротким.
— Так и Филипп Петрович ее определил.
— У него ничего не вышло.
— А что, он тоже за ней приударял?
— Пытался.
— У вас с мамой в мае начался роман?
— И начаться толком не успел: я уехал в Сибирь на все лето на практику, она осталась в Москве одна — Александр Андреевич все дни проводил на испытаниях. Видимо, тогда Полина и познакомилась с твоим отцом, потому что осенью она сильно переменилась, отдалилась.
— А с какой стати дед объявил вам с Филиппом о ее беременности?
— Филя рассказал?
— Я прослушал запись, его интервью с дедушкой.
— Да, мы были поражены, я — так просто потрясен… А она, бедненькая, убежала из комнаты и больше на занятия не являлась. Потом я размышлял над этим. Академик обладал умом острым как бритва. Мне кажется, его неожиданное заявление было своеобразным испытанием меня и Фили. Кого-то из нас он, возможно, подозревал в отцовстве.
— И вы выдержали испытание с честью?
— С отчаянием.
— А Филипп Петрович где практику проходил?
— В «Московском комсомольце». Бездомный тогда, из провинции, он не отказался бы от столь блестящей во всех отношениях партии. Да и кто отказался бы… В Полине очень своеобразно сочетались застенчивость и гордость. Уверен, она сама разорвала эту связь.
— Извините, не с вами ли?
— О нет, нет. Я ей сделал предложение.
— Вы усыновили бы чужого ребенка ради блестящей партии?
— Ради любви. Но я получил отказ.
— Мама его как-то мотивировала?
— Я понял так, что она любит другого, но он чем-то оскорбил ее. Университет она бросила.