— Чтоб не встречаться с вами или с Филиппом?
— Не знаю.
— И вы больше не виделись?
— Встретились случайно через много лет. В Пушкинском музее у портрета Моны Лизы. Таинственное изображение, правда? Многоликое.
— Вы были уже женаты?
— Свободен. Полина наконец-то согласилась стать моей женой.
— Так почему же?..
— Она умерла.
Саша, выражаясь по-старинному, поник главою.
— Какая необыкновенная история… — протянула Анна.
— Не правда ли? — живо обратился к ней Николай Алексеевич. — Вы тоже находите?
— Не знаю, мы только что с Сашей познакомились… и с дедушкой. Все так странно.
— Да, с виду так просто, банально даже, но я чую запах зла, как… — учитель осекся. — Мальчик, прости! Я не имею в виду ее кончину… там нет виноватых, но направлял ее жизнь беспощадный рок. Звучит напыщенно, но как сказать иначе? Чувства приутихли где-то на периферии сознания, но вот приехал ты… Следствие ведется?
— Полным ходом.
— Подозреваемый есть?
— Я подозреваемый.
— Опять! Не может быть!
Анна вмешалась горячо:
— Да нет же, тебя уже не подозревают, вообще никого конкретно. Но это не несчастный случай.
Николай Алексеевич опять вышел («Он или недоговаривает, или врет», — прошептал Саша), через минуту вернулся, вытирая полотенцем мокрое лицо. Заговорил:
— Вы с мамой играли в прятки, она стояла в кустах у колодца на коленях. Ты нашел ее и набросился сверху — ну как дети шалят от избытка чувств, — она упала и напоролась на лежащую в траве косу. Острие вонзилось в горло. Вот и все. Нечего было от тебя скрывать и создавать комплексы.
— Саша! — воскликнула Анна с удивлением, облегченно. — Да ведь и правда: трагическая, но случайность.
— Ты так уверена?
Она опустила глаза.
— Вот и Николай Алексеевич сказал: много тайны, недосказанности и ужасного. Вы все сделали из меня убийцу.
— Саша, что ты!..
— Повторяю же, Сашок: я не имел в виду смерть, а мою любовь в целом; такие вот болезненные ощущения остались во мне навсегда. Должно быть, и в тебе.
— Я почти ничего не помню.
— Естественная реакция вытеснения: то, что душа не может вынести, загоняется в подсознание. Да тебе и было всего семь лет.
Саша зло усмехнулся.
— Значит, забыть — и ничего не было. А как же с дедушкой? Как вы считаете: есть ли связь между двумя преступлениями?
— Не надо говорить о двух…
— Не увиливайте! Есть?
— Совпадение, конечно, поражает…
— Нет, бессознательно, по чувству! По запаху зла.
— Кажется, есть.
ГЛАВА 12
В роще было совсем темно, они брели усталые, спотыкаясь о корневища сосен, переплетенных окостеневшими змеями на поверхности утоптанной тропинки. Дом Обручевых издали светился всеми окнами. Кто-то быстро шел им навстречу… Юлия в белеющей в сумрачных зарослях одежде.
— Куда это ты на ночь глядя? — мимолетом машинально поинтересовался Саша.
— В Москву, — ответила она так же на ходу; голос прозвенел как будто слезами. — Здесь слишком горячо!
— Что значит?..
Но Юлия уже скрылась в росистой мгле. «Здесь слишком горячо! — повторила про себя Анна. — Вот уж верно, и как бы мне хотелось…» Тревога точила душу; вдалеке отозвалась вещим эхом-воплем ночная птица.
В кабинете покойного ученого светилось окно зеленой лампой; ребята замерли у забора, прижавшись друг к другу; она зашептала прерывисто:
— Саша… позовем кого-нибудь… хоть Ивана Павловича…
— К черту Ивана Павловича! Неужели ты не чувствуешь, как он надо мной издевается?
— Математик?
— Убийца.
Входная дверь заперта; в прихожей вспыхнул свет (Саша включил); ведет наверх винтовая лестница, перед которой остановились они не дыша; во всяком случае, Анна уже ничего не ощущала, кроме страха.
— Не ходи наверх, я один.
Она, конечно, пошла за ним. В кабинете никого не было, однако лампа светилась и под ней в центре стола возвышалась раскрытая Библия с засохшими пятнами крови, с закладкой на странице. И какая-то точечка на этой закладке блестела под сильным светом.
— Что это? — прошептала Анна. — Как будто драгоценный камешек.
— Да, похоже… кажется, это перстень… мамин перстень… — Он умолк, а она подхватила лихорадочно (все шепотом):
— Пошли отсюда! Завтра позвоним Сергею Прокофьевичу…
Саша отстранил ее руки и подошел к столу, она за ним. На линии, разделяющей две запачканные кровью страницы, лежал человеческий палец, сморщенный, коричневый, с перстнем.