ЧАСТЬ II
Буду резать, буду бить…
Математик сидел за письменным столом в золотом круге лампы. Кабинеты его и соседа физика находились на одном горизонтальном уровне; чтоб не любоваться друг на друга, ученые обычно занавешивались шторами. И вот надобность в этом так трагически отпала, он работал над частным заказом — программа для компьютера — при открытом окне.
У покойника, как ни странно, горел зеленый уютный огонек; и как ни был Иван Павлович углублен в расчеты, он невольно (с внезапно вспыхнувшим любопытством) проследил появление юной парочки в роковом кабинете, их движения, жесты, ужас — как на освещенных в ночи подмостках.
А потом он услышал крик.
Две пушистых русых косы, которые она носила переброшенными на грудь, придавали ей совсем юный, «детский» вид — редкое сокровище, — сейчас они, полураспустившись, свешивались до пола. Девочка лежала на антикварном, кожаном, с резными финтифлюшками, диване в гостиной, он уже хотел пойти за нашатырем, как она вдруг очнулась, взглянула на него, еще бессмысленно, и закрыла лицо руками.
— Это всего лишь я, не бойся, — сказал Иван Павлович неторопливо. — Видно, мне суждено тебя спасать.
— Я совсем не такой уж трусливый заяц, это в первый раз…
— Знаешь, не мудрено.
— Где Саша?
— Я его не видел.
— Идемте скорей!
— Куда?
— Надо что-то делать!
— Пока — ждать.
— Вы были в саду? — выдохнула она.
— Услышал твой крик и поспешил на помощь.
— Вы вышли из кустов за колодцем?
— За колодцем? Тебе померещилось. Правда, в порыве рыцарских чувств я перемахнул через изгородь. Ты так кричала… как говорится: кровь у меня застыла в жилах.
— Сашу, наверное, похитили!
— Да брось. Здоровый сильный парень…
— Вы ничего не знаете. — Она села, откинувшись на спинку дивана, ловкими пальцами заплетая косы.
— Ну так поведай.
— Откуда я знаю, что вам можно доверять?
— За что ж такая немилость?
— Где Юлия?
— Я ее ликвидировал.
— Как это?
— Выгнал.
— За что?
Он усмехнулся, но, как бы признавая за ней право спрашивать, ответил:
— Она мне надоела.
— Господи, что же мне делать! Я не могу тут оставаться и не могу его бросить. И так устала — ноги не держат.
— Меня-то хоть не бойся, — сказал он мрачно, подошел к дивану, встал на колени и снял с маленьких ножек сандалии; она тотчас поджала ноги на диване; в милосердном поступке сквозил чувственный соблазн.
Он встал и закурил.
— Ну, говори.
— Вы не поверите, я сама с трудом…
— Да что такое?
— У дедушки в кабинете на столе лежит Библия, видели?
— Я у него в кабинете не бывал.
— Библия в засохшей крови, а на ней палец с перстнем.
— Тебе надо выпить коньяку, выспаться, а потом…
— Я правду говорю! — Анна пошарила в кармане короткой юбочки, пышной, пунцовой. — Вот дедушкин ключ от дома, мне Саша дал. Сходите и проверьте.
Иван Павлович пожал плечами, пристально глядя на ее дрожащие пальцы, взял ключ.
— Или вы боитесь?
— Не надо меня подзадоривать. И так понятно, что в домике том творятся дивные дела.
— Какие? Какие дела?
— Дивные, безумные. Но до твоего появления тихо здесь было и благопристойно. Я схожу, — добавил он, заметив болезненную гримасу на ее лице. — Только ты отсюда ни шагу.
Иван Павлович обладал прагматическим (ироническим) хладнокровием, однако в густой ночи соседского сада ему стало не по себе… то ли под воздействием «девичьих нервов», то ли кто-то и впрямь притаился меж стволами (математик включил электрический фонарик), будто бы дрогнул древесный сук, шевельнулись вдали ветви, прошелестела трава.
— Есть тут кто-нибудь?
Нет ответа.
Он сразу справился с замком, вошел в прихожую, нашарил выключатель… лестница, крошечная площадка. Шагнул через порог, опять щелкнул выключателем, обширное пространство залил верхний бледный свет люстры. Старая богатая Библия в центре письменного стола, страницы в багровых пятнах… Никакого такого пальца с перстнем («указующий перст» — сверкающий символ) нету.
«Странно. Эта девочка производит абсолютно нормальное здоровое впечатление. И еще странность: прежде горела настольная лампа… или ребята ее выключили? Нет, я отчетливо помню, как их словно ветром сдуло с места преступления».
Иван Павлович с внезапным неизъяснимым любопытством уставился на текст в русском переводе: «Когда взошла заря, Ангелы начали торопить Лота, говоря: встань, возьми жену твою и двух дочерей твоих, которые у тебя, чтобы не погибнуть тебе за беззакония города…» Библию читал он давно, однако смутно помнится, навечно въелось в плоть истории: гнев Божий, испепеляющий Содом и Гоморру, единственная пощаженная семья праведника, да жена Лотова обернулась на прошлые непотребства и обратилась в соляной столб.