— А сейчас?
— Да-да, по-видимому, на днях — и был убит.
— И теперь тот охотится за Сашей?
— Боюсь, что Саша, а возможно, и Ромочка — еще один мальчик, играющий в прятки, — оказались свидетелями преступления.
— Было преступление?
— Вспомни «указующий перст».
— Стали бы они молчать!
— Маленькие дети, испугались, не поняли.
— Играя, он набросился на маму, которая была уже мертва?
— Необходимы его показания, а он до сих пор не вспомнил…
— Он долго болел.
— Да, знаю, истерический невроз. А вчерашняя резня доказывает: преступник в бешенстве убирает свидетелей.
— Ой, Иван Павлович! Даже бешеный должен сообразить: раз Саша молчал годы, значит, ничего о нем не знал.
— Ты уверена? Ребенок перенес стресс, в результате чего произошла реакция вытеснения.
— Вот и учитель то же говорил. Что такое «вытеснение»?
— Защитный механизм психики. С помощью инстинкта самосохранения мы удаляем, прячем в нашу животную бессознательную стихию то, что нам мешает жить в полное удовольствие.
— В полное удовольствие? Зачем же удалять?
— Мешает, понимаешь? То самое пресловутое чувство вины — законы, заветы и заповеди. Саша постарался забыть, но в любой момент может вспомнить… нечто задавленное, на дне сознания.
— Тогда лучше и не вспоминать!
— Нет, истина предпочтительнее: или сломает, или вылечит. Риск огромный, однако он молод — выдюжит.
— Но как же вспомнить?
— Если пройти курс лечения…
— У психиатра? Саша не захочет.
— Что ж, понадеемся на случай; какой-нибудь забытый запах, звук, вкус, цвет… любой раздражитель по ассоциации может восстановить картину.
— Ну, если уж такой раздражитель не помог!
— Какой?
— Труп дедушки с перерезанным горлом.
— Ты умеешь мыслить аналитически, — заметил математик с одобрением. — Ритуальные убийства вскрывают манию. И если даже аналогичная смерть деда не всколыхнула память Саши, значит, тайна еще глубже, чем нам казалось.
— Я уговорю Сашу отдать этому монстру ожерелье.
— Попробуй. Вполне вероятно, что тот зациклился на жемчуге, который был на Полине в день смерти. И, не найдя ожерелья в футляре, пришел в бешенство, пошел на убийство.
— Но зачем он выдал этот жуткий мертвый палец? Как будто дал намек: не несчастный случай, а что-то до того страшное, что… страшно жить.
— Повторяю, Саше надо вспомнить. Когда он искал маму в саду, то мог слышать какое-то слово, видеть чью-то тень… кровь на папоротнике.
— Кровь он помнит, много крови.
— А до появления Кривошеина?
— Мужа Софьи Юрьевны?
— Именно этот муж обнаружил Полину, перевернул тело, из раны вырвалась струя. Но что было до этого? Что мальчик видел, что чувствовал?..
— Ой, лучше Сашу не колыхать. Разве нет других путей для разгадки?
— Ожерелье… — начал Иван Павлович, вдруг приложил палец к губам, оглядевшись (Анна замерла), продолжил еле слышным шепотом: — Какие-то шорохи, а?
— Все время его чувствую, — зашептала она жарко в ответ.
— Убийцу?
— Ага. То будто в окно заглянул, то заросли шевелятся. Вот сейчас с вами разговариваю — а он рядом. Ведь это нереально — какой дурак возвращается на место преступления?
— Он — такой дурак. Сколько раз повторять: уезжай отсюда.
— Хотите меня спровадить?
— Напрасно я восхищался твоей логикой. Женской и глупой.
— А вы сами знаете кто?..
Математик повелительно поднял руку: их шептанье грозило вот-вот прорваться в крик.
— Ожерелье у тебя?
— Конечно.
— Сегодня ночью положим на Библию.
— А Саша?
— Для его же пользы.
— А если жемчуг украдут?
— В этом суть — я пронаблюдаю. Или тебе жалко?
— Жалко. Но надо.
Наступившая продолжительная пауза освободила обоих от раздражения.
— А кто такой Ромочка?
— Вот тоже загадка. На дне рождения присутствовала семья — муж, жена и ребенок, — которую никто из свидетелей не помнит.
— Надо же!
— Знаешь, когда женщина категорически заявляет, что у нее уникальная память, я всегда испытываю сомнение.
— А мне казалось, вы даже слишком любите женщин.
— Что значит слишком? Впрочем, пустяки, сейчас не об этом. Признаю, самоуверенность в равной степени свойственна и сильному полу. Так вот, я был в сомнении, но и Кривошеин, и — я от них позвонил — журналист с учителем вспомнили, как над садом звенел Сашин голосок: «Ромочка!»
— Но почему вы сомневались в этом ребенке?
Иван Павлович залпом выпил кружку молока и закурил.