— С какой бритвой? — так и ахнул майор.
— Я умудрился вырвать у маньяка — ту самую, искомую, из секретера, — Саша ее позже опознал.
— Где бритва?
— У меня спрятана, в белом таком футлярчике, самооткрывающемся, но у него ребристая поверхность, отпечатки не удастся обнаружить.
— Вы потеряли сознание?
— Вроде нет… впрочем, не ручаюсь, может, на какие-то секунды. Редкостное везение — поневоле поверишь в ангела-хранителя — во всей этой сумятице мрака, кустов, теней наткнуться на острие бритвы! Не знаю, кто напал. Я пополз к концу аллейки, чья-то тень шмыгнула в заросли за колодцем, я позвал на помощь Сашу в окне. Он тем же путем проник в сад и пронесся мимо меня в те заросли: из окна он тоже видел, как там скрылся человек. Но встретил только Анну.
— Как она очутилась в саду?
— Проснулась, увидела, что нет Саши, вышла из дома, услышала мой крик с лужайки и перелезла к нам через изгородь.
— И тоже никого не видела?
— Не рассмотрела, а кто-то пронесся мимо нее, ломая кусты… видимо, удалился через мой участок.
— Черт знает что!
— Тогда же ночью я обзвонил подозреваемых: Кривошеины спали — я разговаривал с Антоном Павловичем, — а московские друзья, как и позапрошлую ночь, на мои звонки не ответили.
— Вот как?
— Я сегодня поинтересовался: журналист якобы пребывал у своей постоянной пассии, как он выразился…
— Бойкая бабенка, — вставил Сергей Прокофьевич, — все подтверждает и подтвердит в его пользу. А второй?
— У Ненарокова будто бы очень плохой сон, и в полночь он обычно телефон отключает.
— Черт знает что, — отрывисто повторил майор. Они уже входили в березово-сосновую рощицу: математик сходил к себе за бритвой и вручил ее следователю. Тот проворчал:
— Маньяк прямо-таки зафиксирован на этом орудии убийства. Любопытно, что с Сашей и с вами у него вышла осечка.
— Думаю, виновата непроглядная тьма.
— Ладно. Пойдемте, я взгляну на место последнего происшествия.
Проходя мимо крыльца, Иван Павлович сделал приглашающий жест (с веранды донеслись проникновенные слова киношника: «За великого ученого, с которым мы имели счастье…», но действующих лиц не видно за цветными стеклами).
— Не зайдете помянуть Вышеславского?
— Не могу, к сожалению. Вот часок для вас выкроил. — Он скупо улыбнулся. — Вы у нас как внештатный сотрудник… И вполне дельный.
Сиреневая аллейка. Лужайка с наполовину выкошенной травой («Видите, это Тимоша косит… наверное, с утра успел, позже я его на кладбище видел». — «Что он там делал?» — «Могилу академику копал». — «Вообще этим Тимошей стоит заняться».) Пышный каштан над колодцем, заросли. Несколько сломанных веток на кустах бузины и боярышника.
— И это все? — спросил майор разочарованно.
— Трава местами была примята, по направлению к моему участку, но выпрямилась на солнце, когда испарилась роса.
— Кем примята? Вы ж говорили: девушка проходила.
— Были другие следы, клянусь! Спросите у Саши. Мы оба слышали шаги по гравию, видели силуэт на лужайке, во-первых. Во-вторых: у девочки не хватило бы сил нанести мне такой мощный удар. И в-третьих, не забывайте: на Анну было совершено нападение ровно за сутки до убийства Вышеславского.
— Кстати, — вспомнил Сергей Прокофьевич, — у нас в лаборатории обследованы те листы писчей бумаги.
— Что за листы?
— Руки убийца вытирал в кабинете академика.
— Есть отпечатки?
— Кровавых нет, смазаны. Но на одном листке в углу единственный довольно четкий отпечаток большого пальца, не принадлежащий покойному, а также внуку, журналисту и Рюминой.
— А кому?
— Надо у остальных снять и сверить.
Они услышали позади шорох: Померанцев с иронической улыбочкой изготовился «щелкнуть» сыщиков — дилетанта и профессионала. Майор вопросил строго:
— Делать больше нечего?
— На благодарную память, гражданин следователь, ведь не посадили.
— Не зарекайтесь. Вот найдем пробел в вашем алиби…
Журналист согласился с притворным вздохом:
— Кто очень хочет, тот всегда найдет.
ГЛАВА 21
Поминальная компания пила водку и закусывала чем Бог послал (что с утра наготовила Анна). Иван Павлович залпом принял полный серебряный стаканчик, закурил, откинулся на спинку стула. Встретил жадные взгляды — за ним наблюдали. В сверкающих началом заката витражных стеклах сад преображался в сказочный вертоград, в котором растет аленький цветочек и прячется чудовище. А ведь чудовище, вполне вероятно, притаилось тут, на веранде: изменчивые в цветных огнях лица, все без исключения, казались одухотворенными духом нездешним, выражаясь по-старинному, будто заглянули за смертный предел, ужаснулись и еще не пришли в себя.