«Прямо напротив, поверх зелени сада, его окно. Шторы раздвинуты, кажется, они и не задергивались с того момента, как Вышеславский стоял там в последний раз и глядел в сад. Его последний закат отражался в стеклах, и в блеске и игре лучей мне померещилось вдруг, будто старик что-то произнес, будто шевельнулись бескровные лиловатые губы. По телефону он засмеялся и сказал: «Когда я размышляю, то иногда забываюсь (небольшая пауза). Но не советую считать меня полоумным!» Что его внезапно рассердило, взволновало — нервный день поминовения, странное явление ребенка из прошлого, обычная старческая раздражительность… или осенила разгадка? Уже не узнать. Эх, если б я не занавесил окно плотными портьерами, в какой-то вечерний миг можно было проследить убийство. Да ну, при свидетеле преступник не рискнул бы. И потом — математик усмехнулся — в работе я и сам, случается, забываюсь.
Оставим «если бы да кабы», необходим анализ точный и объективный. На чем я остановился перед Фрейдом?.. Что послужило толчком к нынешнему беснованию? Тринадцать лет выродок не подавал о себе знака, как вдруг Померанцеву на волне (на пене) жалкого либерализма вздумалось написать книгу об ученом-гении. Кроме самого академика и его внука, о замысле, вполне вероятно, узнает бывший жених (он покаялся, но все ли поведал о телефонных разговорах с Вышеславским?). И Кривошеина в курсе. Саша: «Софья Юрьевна, вы все еще переживаете, что о дедушке книга выйдет?» — очень любопытная реплика. С этой пары и начнем, благо они тут, под рукой».
Он услышал шаги внизу: Анна встала, наверное, одевается. Помедлив из приличия минут пять, Иван Павлович спустился и вышел на крыльцо. «И, статная, скажет: «Здравствуй, князь».
Она сказала:
— Меня ночью какой-то кошмар душил.
— Поведай.
— А, не хочу вспоминать.
— Ты отдала ключи от московской квартиры Сергею Прокофьевичу?
— Отдала, — отвечала она равнодушно. Он всмотрелся в свежее прелестное лицо.
— Анна, как ты себя чувствуешь?
— Нормально. Дураки! — Она усмехнулась. — Будут делать у меня обыск.
— Ожерелье при тебе?
— Ага.
— Вот скажи: все было действительно так, как вы с Сашей мне рассказывали?
— Что?
— Он похитил только это ожерелье?
— Вы подразумеваете: не мы ли с Сашей зарезали дедушку?
— Нет, я…
— А потом я зарезала Сашу.
— Анна, перестань!
— Вы желали ему зла, Иван Павлович.
— Да нет, я его пожалел.
Она продолжала, не слушая:
— Вы и ваше вожделение.
— Что-то в тебе изменилось, не пойму.
— Да ну. Я здесь пока останусь, ладно?
— Ты хочешь пожить у меня?
— До похорон Саши.
— Ради Бога. Первым делом мы навестим Кривошеиных.
— Ой, я хочу побыть одна.
— Ну уж нет. Пойдешь со мной.
ГЛАВА 25
Ученая дама скупым жестом пригласила их садиться, сама уселась на стул посреди комнаты и молча уставилась на математика.
— А где Антон Павлович? — поинтересовался тот.
— На работе.
— А чем вообще занимается киношный директор?
— Достает.
— Что достает?
— Все. От последней тряпки, нужной в картине, до бронепоезда. Собачья должность.
— Но, наверное, доходная?
— Все в прошлом, мы все из прошлого… Сидит в буфете, пиво пьет и рассуждает о гибели цивилизации.
В наступившем молчании Анна сказала:
— Вчера после поминок зарезали Сашу.
— Девица бредит?
— Нет, к сожалению, — ответил Иван Павлович. — В траве на лужайке возле колодца лежала коса. Он погиб, как его мать.
— Неужели это никогда не кончится! — взревела Кривошеина, поднялась и зашагала кругами по дому — гигантский домовой, — на миг возникая в смежных комнатах. — Нервы! — пояснила, вновь усаживаясь. — Кто нашел тело?
— Я, — сказала Анна.
— Во сколько?
— Я не знаю.
— В половине девятого, — вставил математик. — Вы с мужем и журналистом покинули нас около восьми.
— Верно. Померанцев двинулся на станцию, мы — домой. Я села за работу…
— Софья Юрьевна, не переигрывайте. Какая уж тут работа…
— Я села! Но не работалось. Тоша возился в саду.
— Возился?
— Ну, цветы поливал, косил.
— Косил? Вы сами косите?
— Господи! Какое это может иметь значение сейчас? Скажите лучше: вы что-нибудь понимаете?
— Пока нет.
— Самоубийство?
— Самоубийца не смог бы выдернуть острие косы из горла.
— Нет, это невыносимо! — Великанша могучей рукой энергично потерла лицо. — Кому понадобилась его смерть?