Следователь сказал после паузы:
— На одном из листов бумаги для печатания, которыми преступник вытирал руки, отпечаток вашего большого пальца. Я позвонил сейчас Игорю — он подтвердил.
— Окровавленный отпечаток? — уточнил Иван Павлович с внезапной внутренней дрожью.
— Кабы окровавленный, я б не тут с вами беседовал. — Сергей Прокофьевич вроде смягчился. — Сегодня ночью вы оба в кабинете «наследили».
— Мы с Анной поднимались…
— Знаю. «Пальчик» с дверной ручки показался мне странно знакомым… чисто зрительная память, профессиональная. Сверяю с тем, что на бумажке, — ваш? И у математика как раз не брали отпечатки. Ну, Игорь удостоверился.
— Смешно оправдываться…
— Уверяю вас, Иван Павлович, ничего смешного тут нету. Мотив вычислить несложно, по вашим же версиям: молодая соседка, внебрачный сын, догадка деда. У вас есть машина, однако вы сопровождали Рюмину на электричке.
— У меня мотор барахлит.
— У вас все барахлит — и мотор, и зажигалка, да?
Иван Павлович мельком посмотрел на Анну — она ответила непроницаемым взглядом.
— Вы собираетесь меня арестовать?
— Я в некотором недоумении, — признался следователь.
— Да ну?
— Не пижоньте. Поджилки-то трясутся?
— Трясутся. — Иван Павлович усмехнулся. — Мне все-таки придется в полную силу вступить в борьбу.
— Поясните!
— С самого начала судьба подталкивала — еще с нападения на Анну. А я все раскачивался.
— Да нет, вы очень активны.
— Не очень. В чем же недоумение?
— Зачем вы признались — по собственному почину! — что Вышеславский позвал вас перед своей гибелью? Помните, из окна кабинета.
— Вы полагаете, мы созвонились — и к ночи я пришел к нему в дом?
— Разве не логично? Так объясните же, как человек разумный, с какой целью вы затронули тот момент.
— Бесцельно. Мне нечего было скрывать. Я не убийца, не сумасшедший — человек разумный, вы сказали.
Сергей Прокофьевич вздохнул и взглянул на наручные часы.
— Никто из подозреваемых, кроме Тимоши, на учете в психлечебнице не состоит. И не состоял. Хотя это не стопроцентное доказательство вменяемости. Мне пора. Из Вечеры — ни шагу! А вам, девушка, посоветовал бы пожить у родных, только дайте мне координаты.
— У меня в Москве нет родных.
— Прискорбно. Ну, у знакомых.
— Я пока поживу здесь.
— Любопытство мучает?.. Иван Павлович, вы под подозрением, а девушка на вашей ответственности.
Оба смотрели ему вслед, как удалялся он медленной тяжелой походкой; обернулся, закрывая калитку; Иван Павлович быстро подошел, спросил:
— Вы обследовали мертвый палец?
— Отправили на экспертизу в Москву. Есть такой центр, полузасекреченный, там сделают глубокий анализ. По предположению нашей лаборатории, его забальзамировали составом смол на основе вазелина плюс эфир. В общем, для человека, имеющего материалы, это не проблема.
— Среди подозреваемых нет химиков. Кривошеина, конечно, могла достать какое-нибудь руководство…
— При желании любой…
— Не скажите. До недавнего времени все, что касалось мумифицирования, было строго засекречено. Египетская «Книга мертвых» в советский период, по-моему, не издавалась.
— А вы, Иван Павлович, говорят, крупный ученый.
— Я теоретик.
Анна сидела на верхней ступеньке крыльца и смотрела на подходившего «теоретика» с тем же загадочным любопытством. Он остановился напротив, она произнесла полушепотом:
— Вы мне говорили, что ни разу не были в кабинете академика!
— Я соврал инстинктивно, еще не догадываясь о подоплеке — меня насторожил твой заговорщицкий взгляд и его якобы небрежный тон. Почему ты ему не донесла?
— Я вам отплатила, вы же спасли мне жизнь.
— Анна, не до шуток.
— Я не шучу.
— Ты не донесла, потому что знаешь, кто убийца?
— Не знаю. Я так устала, Иван Павлович.
Он наклонился и погладил ее по голове, как ребенка, по волосам, распущенным до самых досок крыльца.
— Почему ты не уезжаешь, коль Сергей Прокофьевич разрешил?
Она не ответила.
— Ладно, благодарю за доверие. Ты не пожалеешь — мы его вычислим.
Она спросила задумчиво:
— Почему тогда на станции вы назвали Юлию своей женой?
— Чтоб ты меня не боялась.
— В тот четверг Саша сказал про вас, про своих соседей: «Терпеть не могу развратных людей». А вы потом пошутили, помните? «Я вовсе не маркиз де Сад».
— Да не маркиз я, перед тобой пижонил.
— А когда я повторила его же слова про вас: «Тоже терпеть не могу развратных…» — он очень удивился, переспросил.