— И какие ты делаешь выводы?
— Он не вас имел в виду, а вашу Юлию; она еще та девица.
Математик кивнул.
— Ты подтверждаешь мою версию: Саша застал их на речке…
— Но вы же любили ее, — живо перебила Анна, — значит, такой же, как и она.
— Я ее не любил.
— Так тем более.
— О моем нравственном облике, Анечка, у нас еще будет случай поговорить, обещаю. Сейчас меня занимает другое: как листок писчей бумаги с моим отпечатком оказался в кабинете академика. Судя по стопке у него на столе, мы покупали одинаковую финскую бумагу у нас в промтоварном. Смотри! — Иван Павлович подошел к тумбочке на веранде, где стояла машинка, взял листок. — Такая же.
— Вы здесь печатаете свои работы?
— Пользуюсь компьютером в кабинете. В прошлый вторник утром я снес вниз машинку и пачку для Юли.
— Она вам помогала в работе? Математик рассмеялся.
— Собиралась перепечатать какие-то упражнения, кажется, медитация для выхода в астрал.
— Куда?
— А, потаканье модной дури.
— Ваши отношения непонятны для меня.
— Что тут понимать? В одной, так сказать, точке наши вожделения на редкость удачно совпадали. Но плотские страсти имеют досадную особенность приедаться, им стало не хватать остроты, новизны.
— Вы обратили внимание на меня, а Юлия — на журналиста.
— Сейчас я проверю. — Математик вошел в гостиную, оглянулся на пороге. — И все же — кто похитил листки, чтоб подставить меня?
— Кто угодно. Открытая веранда.
— Как-то уж слишком изощренно. Впрочем, что гадать?..
Она оказалась дома, и он заговорил как можно более убедительно:
— Юля, меня обвиняют в убийстве.
В телефонной трубке прозвучал смех.
— Иван, тебе не нужны такие выдумки, чтоб иметь предлог позвонить…
— Какие, к черту, выдумки! Мне нужна твоя помощь.
— Ну так я приеду!
— Ой, не надо!.. Извини, мне сейчас ни до чего. Когда ты закрутила с Филиппом Петровичем?
— Ты что, совсем уже…
— Давай не будем. Я все знаю.
Пауза.
— Вот гаденыш! Да я люблю только тебя!
— Только себя.
— У нас с ним ничего не было!
— Ты меня успокоила. Но что все-таки было?
— Он сам прилип ко мне. Моя ли вина, что мужчины…
— Юля, давай я начну, а ты, если надо, поправишь. Он заметил тебя загорающей в саду из окна кабинета Вышеславского. Вы познакомились.
— Понимаешь, у меня кончились сигареты, я пошла на станцию. Он догоняет, ну, поболтали.
— Это произошло десятого, в понедельник, так? И он явился во вторник к нам домой.
— Это было так неожиданно…
— Пусть неожиданно. Ты не оставляла его одного у нас на веранде?
— При чем здесь…
— Оставляла?
— Ну, я выходила в гостиную.
— Понятно. Он так надрался моей же водкой.
— Иван, послушай!
— Ты послушай. В четверг вечером вы пошли с ним купаться.
После паузы (очевидно, осознав, что терять уже нечего) Юлия заговорила трезво, жестко:
— Какого черта ты меня допрашиваешь, если сам во всем виноват?
— В чем?
— Ты меня любишь только по ночам.
— Разве не взаимно?
— Иван, женщине необходимо большее.
— Знамо дело: любовные игры на речке в лунном свете… Ладно, Юленька, считай, что мы квиты. Но сейчас не до того, прошу тебя! Вы вместе пошли купаться?.. Юля, меня серьезно обвиняют в убийстве.
— Дурдом какой-то! В четверг мы встретились в роще — случайно! — он шел к академику.
— Во сколько?
— Ближе к вечеру.
— И договорились пойти на речку?
— Не то чтобы… Я упомянула, что по ночам купаюсь, когда спадает жара. Ну, он подошел.
— Во сколько?
— В районе десяти.
— А не позже?
— Черт его знает, у меня не было часов… Погоди! Точно раньше — мы ушли с пляжа пять минут одиннадцатого.
— С кем ушли?
— С Сашей. Мы еще были на берегу, он подплыл.
— И застиг вас врасплох, понятно. Вы уговорили Сашу соврать, что Саша был с тобой.
— Он правда был со мной! А ты — с этой кроткой невинной овечкой, которая тебе еще даст жизни!
— Юль, оставим склоки. Ты попросила Сашу?
— Что, он донес?
— Он умер.
После долгого молчания — вскрик:
— Как умер?!
— Его убили.
— Иван! Что происходит?
— Его зарезали. Вот почему так важно знать о передвижениях твоего Филиппа в четверг.
— Ничего не понимаю!
— Имел ли он возможность совершить нападение на Анну в десять часов вечера.
— Но какая связь…
— Это долго объяснять.
— Нет и нет, не там ищешь!
— Ладно. Давала ли ты кому-нибудь мою писчую бумагу?
— Что-что?
— Помнишь, во вторник утром ты попросила у меня машинку? Я снес ее на веранду вместе со стопкой финской бумаги.
— Ну и что?
— А то, что этими листками преступник вытер кровь с рук после убийства Вышеславского.
— Бред собачий!
— На одном листе, найденном у него в кабинете, обнаружен отпечаток моего большого пальца.
— Вот жуть! Я никому не давала, клянусь!
— Но все оставила на открытой веранде.
— Да послушай! Если тебя и хотели под убийство подвести — кто знал, что ты к этой бумаге прикасался?
— Никто, кроме тебя.
— Я — никому… любой мог взять с веранды.
— Мог взять, но не мог про меня знать.
Молчание. Быстрый вопрос:
— Иван, ты действительно не ходил в ту ночь к академику?
— Да иди ты!..
— О, вспомнила! В четверг у нас в роще этот толстомордый киношник ошивался. Я землянику собирала. Он на меня так посмотрел…
Математик перебил с удивлением:
— Надо же! Кривошеины у меня просто из головы вылетели. Юля, спасибо за откровенность…
— Я приеду!
— Тебя тут только не хватало.