— Анна! Что ты здесь делаешь?
Обернулась, улыбнулась.
— Так… прощаюсь.
— Где кассета с интервью, не знаешь?
— Наверное… — Она подумала. — Наверное, в Сашиной комнате. Вы же слушали.
— Я помню, но хочу кое-что уточнить. Дом опечатан?
— Пока нет.
— Твой ключ у тебя?
— Возьмите.
Покинутый сад благоухал под солнцем, дорожка из темно-красного гравия, изгибаясь, ведет за дом на детскую лужайку, где (внук сказал перед смертью) разгадка. «Нормальный человек не может этого вынести. Дедушка не смог».
Иван Павлович слушал запись (Анна отказалась войти в дом) в комнате ребенка любимого, избалованного новейшими игрушками вымороченной — вот опять подвернулось это редкое словцо, — нашей вымороченной цивилизации. Звучал четкий старческий голос: «В семьдесят пятом мы работали над проектом «Альфа»…» Иван Павлович напряженно вслушивался — непринужденный диалог, быстрые реплики, концовка: «Надо жить будущим, не оглядываясь на прошлое, иначе обратишься в соляной столб подобно жене Лота — вот что я сказал когда-то отцу моего мальчика». — «Советский ученый почитывает Библию?» — «Мудрая книга, особенно Ветхий Завет. Так вот, в семьдесят пятом…»
Математик нажал на пульт. Надо подняться наверх, но сначала… взгляд упал на телефонный аппарат на полу, на ковре.
Три кратких диалога.
— Филипп Петрович, Вышеславский спрашивал вас о Николае?
— Поинтересовался. В последний визит.
— В каких именно выражениях?
— Давно ли я виделся со своим студенческим другом. «Николай… как его отчество?» — «Алексеевич, — ответил я. — Давно не виделись». — Журналист помолчал. — А в чем дело?
— Я подхожу к развязке. Вы мне нужны.
— Серьезно?! — заорал Померанцев. — Выезжаю!..
Математик перебил:
— Да, вот еще что. Вы пошли в четверг вместе с Юлией на речку или у вас было там назначено свидание?
— Свидание? — изумился Филипп Петрович, но тут же сориентировался: — Ну, если вы в курсе… Я подошел где-то в десятом. Виноват, Иван Павлович, но…
Математик положил трубку.
— Николай Алексеевич, когда вы приезжали проститься с Полиной, то видели Вышеславского в затрапезном халате?
— Да, он был вне себя. Всей душой ощутил я, что наши страдания несоизмеримы.
— Кривошеина там помните?
— Нет… или кто-то пришел… нет, не помню.
— Киношник утверждает, что академик был сдержан, подтянут, в элегантной траурной тройке.
Пауза.
— Что вы молчите?
— Вспоминаю. Да, старик выходил переодеться.
— И вы остались наедине с мертвой?
— Ну и что? К чему эти вопросы?
— Приезжайте. Дело идет к развязке.
— Софья Юрьевна, когда вы начали работать в группе Вышеславского?
— Двадцать девятого сентября семьдесят пятого года.
— Вскоре после своего с ним объяснения в Вечере?
— Через две недели.
— Вас сразу допустили?
— Меня не надо было проверять — я работала в закрытом НИИ. Мы не договорили, вы ушли так внезапно.
— Меня поразило одно обстоятельство. Из ваших, кстати, показаний.
— Что такое?
— Супруг там при вас?.. Приходите часика через полтора, я собираю соучастников.
— Зачем?
— Разгадать загадку. Мне одному не справиться.
Анна вошла в комнату, заявила враждебно:
— Неужели вам не тяжело в этом доме, не страшно?
— Присядь-ка, нам надо поговорить.
Она присела на краешек софы, под подушкой которой пряталось жемчужное ожерелье в день эксперимента.
— Вы возбуждены, — отметила с презрительной надменностью.
— В высшей степени. Но не от тебя на этот раз.
— Что?.. Вы нашли убийцу?
— Кажется, я на подступах.
— Но кто?..
— Пока не расспрашивай. Сейчас это кажется невероятным, абсурдным. Вспомним прошлую пятницу.
— Когда проводили эксперимент, мы рассказали все.
— Придется повторить. Итак, Вышеславские пришли с кладбища…
Анна перебила:
— И Саша не сказал мне, что дедушка напал на след убийцы. Думал, я сбегу отсюда!
— Но ты не сбежала до сих пор. Вы сели за стол около восьми?
— Ну да. Дедушка послал Сашу за коньяком.
— Перед этим вы говорили об Анне Ярославовне Рюминой. Вышеславский собирался коснуться этой темы поподробнее.
— Ага, завтра. Может, о моих обязанностях экономки. — Анна усмехнулась печально и добавила: — Хотя вряд ли… Он был как-то взволнован, задумчив и процитировал стихи.