— Это и мое мнение. Так вот, под руку в кармане попалась и моя бумажка — Саша вытер руки ею и листами со стола, а чуть позже вылил на руки полведра воды.
Еле слышный шепот: «Руки у него были мокрые!» — и тяжелое молчание, которое нарушила великанша:
— Я дозвонилась сразу после десяти, до этого телефон был занят.
— Академик как раз разговаривал со мной, — пояснил математик.
— Но как же после девяти…
— Перескажите разговор.
— «Александр Андреевич, это Кривошеина. Я смогу прийти в десять». — «Хорошо. Не звоните в дверь, она будет открыта».
— Когда-нибудь так бывало?
— Нет, впервые. Я поняла, что он хочет скрыть мой визит от внука.
— Вам и отвечал внук (у него, как известно, несомненный талант подражания, вот он и Анне звонил в Москву неузнаваемым голосом). Саша узнал, когда вы придете, включил настольную лампу — знак для вас. После убийства главной задачей для него было создание безупречного алиби: он действительно ни на минуту не мог расстаться с тобой, Анна.
Она вдруг расхохоталась.
— Поэтому он мне сделал предложение руки и сердца?
— А, в человеке совмещается несовместимое! В этом огненном пекле единственным спасением для него оставалась ты, Анна. Он покинул тебя на мгновение: открыть входную дверь для Кривошеиной и взять из своей комнаты магнитофон. Громкая музыка, под которую якобы и убили старика, была необходима.
— А почему потом он вел следствие, зачем притворялся?
— Наверное, последнее слово — признание деда — между ними не было сказано. Твоя сказка об аленьком цветочке — папоротнике в крови — заронила первые сомнение. Да и мертвый палец матери — сильное доказательство. Но какая-то тайна осталась. Вдруг он убил невинного и любимого человека? Саша искал улики для своего оправдания.
— Эх, хорош внучек! — восхитился Кривошеин.
— Дедушка еще лучше, — отрезал Иван Павлович. — А вы сами дали себе труд разобраться, что произошло на лужайке? Нет, поволокли ребенка на эшафот! Мы все безоговорочно признали в нем…
— Да ведь кровь! Я испугался.
— Он еще больше испугался — шок на всю жизнь, сильнейший комплекс вины, который получил конкретное подтверждение после убийства деда.
— Да, это так, — подтвердил учитель. — Я почувствовал в последнем с ним разговоре, предсмертном… Все эти жуткие игры и метания с обрубком, бритвой — симптомы разоблачения.
— Эх, дурак! — вздохнул Кривошеин как будто с сожалением. — Просто признался бы — и в психушке жизнь… почти такая же, как у нас на воле.
Иван Павлович слегка усмехнулся, бросив взгляд на «благоверных» супругов.
— Инстинкт жизни боролся в юноше с волей к саморазрушению — последний, со второй попытки, победил.
— Неужели он сам перерезал себе горло? — прошептал учитель с ужасом.
Иван Павлович кивнул.
— В субботу после следственного эксперимента Саша положил «указующий перст» на раскрытую Библию.
— В этом кроется какая-то символика?
— И символика, и конкретность. Об этом чуть позже.
— Он хотел меня напугать обрубком?
— Не столько тебя, Анна, напугать, сколько себя укрепить… вероятно, ему необходимо было это напоминание: любимый дедушка — убийца, который еще ребенком его подставил. Но «символика» эта сама по себе невыносима. Он убегает от тебя, мечется в роще, по саду, его неумолимо притягивает лужайка — место, которого он боится с детства. И юноше еще хотелось жить… в общем, в ту ночь он не смог, рука дрогнула в миллиметрах от сонной артерии. Ну, сымитировал нападение.
— А на следующую ночь… Вы же сами говорили, что слышали чужие шаги, видели тень в саду.
— Мы эту «тень» все только что видели. Тимоша, конечно. Косит по ночам. Я выскочил за ним через окно кухни. Саша проскользнул следом, нанес мне удар по голове, после которого я на краткое время вырубился… но случайно коснулся бритвы.
— Почему же он вас не зарезал?
— На меня, видать, ярости не хватило. Ну и я тоже хотел жить, собрался с силами… подвела темь в глазах, он скрылся.
— Значит, по-вашему, Саша соврал, будто дедушка на кладбище намекнул про убийцу?
— Конечно. Дед боялся этой темы как огня. Впрочем, кто из них кому врал — уже не важно. Они оба знали, кто убийца. И юноша стремительно шел к гибели. Когда кончились поминки и Николай Алексеевич вышел в ванную умыться, ты слышала осторожные шаги, помнишь?
— Саша поднялся в кабинет подложить палец? Но шум доносился не сверху!
— Думаю, он это сделал раньше, еще до похорон. А вот наш с тобой разговор он наверняка подслушал — самую, так сказать, скользкую его часть — и решился…