— Что за скользкий разговор? — перебила Юлия.
— О том, что я Анну спас, — отозвался математик неопределенно.
— Ну как же, новенькую, свеженькую…
— Да, посвежее. Я дал понять ей, как она мне нравится, а Анна вдруг спросила: «Какие новые улики обнаружил следователь в кабинете?» — «Палец на окровавленных бумажках», — ответил я.
— Вы полагаете, — вмешался Ненароков, — юноша так испугался этой улики, что руки на себя наложил?
— Нет, он понял, что эти двое спелись! — наконец-то проявила женскую смекалку Юлия — и слепая убежденность, что все мужчины у ее ног, дала трещину.
Учитель кивнул.
— Значит, последняя опора его рухнула. Как страшно он сказал: «Смерть смотрит из сада. Там разгадка». — «Где?» — «Там, на лужайке». — «Разгадка? Разгадка чего?» — «Мертвого пальца». Теперь я понимаю — он намекнул; именно там, возле колодца, Вышеславский убил дочь.
В наступившей паузе математик произнес задумчиво:
— Саша открыл колодец перед самоубийством. Это что — какой-то знак?
— Но извините! — заговорил журналист. — У человека с пронзенным навылет горлом хватило сил выдернуть острие?
— Это дело рук Тимоши, разумеется. Он трясется над своей косой. У него-то сил хватило… А когда фонтаном хлынула кровь, испугался и бросился к себе на сеновал.
— Но я не понимаю! — удивилась Юлия. — Все эти штучки — бритва, обрубок, футляр с драгоценностями — Саша на себе, что ль, носил?
Ответила Анна:
— Нас обыскали в ночь убийства дедушки. И дом обыскали.
— А сад? — заинтересовался Кривошеин.
— Так… поверхностно. Палец был слегка запачкан землей. — Анна посмотрела на математика. — Он вылил остатки воды на клумбу.
Иван Павлович кивнул.
— По логике вещей, у него не было другой возможности избавиться от улик.
— То-то он Софью Юрьевну от клумбы все отвлекал в дом.
— Вы хотите сказать… — недоверчиво начал Кривошеин, — что вон в тех цветочках целое состояние?
Иван Павлович пожал плечами, а киношника словно ветерком сдуло; журналист (с усмешечкой: «Требуется подстраховать!») вышел за ним; математик наблюдал в раскрытую дверь; оба вернулись вскоре с пустыми руками, измяв, изломав табак и садовые ромашки.
— Если вскопать… — сказал Антон Павлович. — Но земля вроде нетронута.
— Органы докопаются, — заключил математик. — Это вымороченное имущество пойдет в казну.
— Да ну? — Великан прищурился. — Вы с этой девицей давно обо всем догадались.
— О чем?
— Обо всем! И где теперь этот футлярчик…
Анна перебила:
— И все-таки я не могу поверить, что он покушался на мою жизнь. И на вашу, Иван Павлович.
— Девочка, часы были только у него.
Журналист подхватил:
— Саша заметил, взглянув на запястье (кстати, мы не спрашивали, да, Юль?): «Уже пять минут одиннадцатого». Ну, я поспешил на станцию, а электричка по расписанию не подошла.
Анна внимательно слушала.
— Так почему же, Иван Павлович, вы сказали мне (сразу после нападения), что следующая электричка на Москву будет через полтора часа?
Математик рассмеялся, но как-то невесело; чуть выпуклые светлые глаза его блестели, а ядерщица бросила, беря реванш:
— Потому что он бабник. За это его Саша чуть не зарезал.
Анна заговорила медленно:
— Когда мы нашли в кабинете тот обрубок на Библии, я уговаривала Сашу переехать ко мне в Москву, ну хоть обратиться к Ивану Павловичу. Саша сказал: «Он — последний, к кому я обратился бы». Знаете, что я тогда подумала?
— Догадываюсь.
— Я подумала: «Уж не подозревает ли Саша в соседе своего отца?»
Все, затаив дыхание, созерцали… нет, участвовали в этой сцене. Великан не выдержал, прохрипев:
— Своими гнусными происками вы разрушили мою семейную жизнь!
А журналист заметил лукаво:
— Иван Павлович совратил Софью Юрьевну? — Чем слегка разрядил взрывоопасную атмосферу.
— Это последняя тайна, — заговорил математик хладнокровно, — которую я разгадал только сегодня, после разговора с Кривошеиными…
— Оставьте свои грязные…
— Помолчите, Антон Павлович. Возмездие действительно началось с желания славы, с книги. Вот отрывок из вашего, Филипп Петрович, интервью с академиком. — Математик достал из кармана блокнот. — «В семьдесят пятом мы работали над проектом «Альфа» в такой спешке, что я не покидал полигона, ни дня не был дома». — «Александр Андреевич, вам впервые изменила память: именно в семьдесят пятом, именно в этом доме мы с вами познакомились — я и Коля». — «Неужели? Вы уверены?» — «На все сто. Вы тогда объявили, что у вас должен родиться внук». — «Ну конечно, в семьдесят пятом в декабре! Как я переживал тогда, а теперь даже благодарен отцу моего ребенка». Сегодня я еще раз прослушал это место и выписал в блокнот.