Зигмар посмотрел на существо с алебастровой кожей, взобравшееся на спинку трона и раскинувшее гигантские черные крылья. Глаза, подобные отполированным опалам, сияли, рогатая голова покачивалась.
— Много воды утекло, мой старый друг, — промурлыкал князь демонов. — Когда мы беседовали в последний раз, сколько веков назад, а, Зигмар?
— Герреон, — произнес Зигмар.
Старая ненависть вновь забурлила в нем, будто открылась так и не зажившая рана. Женское лицо мелькнуло перед глазами и отступило в глубины воспоминаний. Это существо действительно было когда-то его другом. Теперь же оно стало всего лишь игрушкой Хаоса.
— Азазель, — мягко поправил князь демонов. — Впрочем, боюсь, времени наверстывать упущенное нет. Нет времени поболтать о лучших днях, о потерянных и обретенных любимых. Время ускоряется, мир распадается на куски. Я думаю… ладно. Еще один момент, под конец. — Азазель указал на лежавший среди отбросов Гхал-Мараз. — Ты же хочешь эту мерзкую вещицу, кузен? Так пойди и возьми ее, если осмелишься.
Зигмар метнулся к молоту. Азазель, разразившись визгливым хохотом, кинулся на жертву, выхватив испещренный губительными символами клинок. Лезвие просвистело в дюйме от головы Зигмара. Император откатился в сторону. Демон, приглашающе раскинув крылья и руки, застыл между противником и его оружием.
— Попытка хороша, но не слишком. Так не пойдет. — Азазель сделал шаг к Зигмару. — Жаль, что у нас так мало времени, друг мой. Я очень долго ждал, когда снова увижу тебя.
— Боюсь, не могу сказать то же самое, — ответил Зигмар.
Азазель засмеялся.
— Ох, как же я скучал по тебе, — заявил он и, хлопнув крыльями, ринулся вперед.
Клинок с шипением устремился к шее Зигмара. Император, увернувшись, бросился к своему молоту, стиснул оружие — и услышал гудение крыльев противника. Перекатившись на спину, Зигмар принял клинок князя демонов на рукоять Гхал-Мараза. Азазель навис над соперником. Клинок его, как живой, извивался в когтистых пальцах.
— Ты когда-нибудь думаешь о ней, браг моего сердца? — промурлыкал демон, налегая на меч. — Вспоминаешь ее запах в часы одиночества, видишь, как свет играет в ее волосах? Сдавливают ли воспоминания твое сердце, когда ты думаешь о Равенне? А о милом Пендраге ты вспоминал? — Азазель хихикнул. — Я, например, нет.
— Я всегда думаю о них, Герреон. Как всегда думал и об этом моменте, — процедил Зигмар сквозь стиснутые зубы.
Он чувствовал себя сильнее, чем прежде, словно некая утраченная его часть наконец вернулась. И дело заключалось не только в обретении Гхал-Мараза, нет, тут было что-то еще — он словно сбросил какое-то бремя. В голове звучало лязганье стали и пение далеких звезд. Одним движением он «отжал» противника. Глаза князя демонов расширились.
— Что ты… — начал Азазель.
Зигмар толкнул древко молота вверх, и Азазель взвизгнул, когда острый край его собственного клинка полоснул его по груди и горлу. Колотя крыльями, он завалился назад. Шипящая кровь демона прожигала каменные плиты пола. Зигмар взмахнул молотом и, дробя нечеловеческие кости, вышиб меч из рук князя демонов. Клинок, взвыв раненой кошкой, улетел во тьму.
Азазель пытался подняться, но Зигмар пнул его по голове и наступил вопившему противнику на крылья, пригвоздив его к полу. Затем император занес над врагом Гхал-Мараз.
— Ты сам сказал, Герреон. Времени нет. Так что я отправлю тебя в кузницу душ куда быстрее, чем ты заслуживаешь.
— Нет! — взвизгнул Азазель.
Глаза его выпучились от страха, он пытался вырваться, но тщетно. Молот с глухим стуком опустился. Огромные крылья разок дернулись — и распластались неподвижно. Зигмар Унбероген смотрел, как быстро распадаются останки того, кого он когда-то называл другом, потом встряхнулся и зашагал прочь, на звук боя.
Оставалась еще война, в которой надо победить, и мир, который надо спасти.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Ульриксмунд, Мидденхейм
Вендел Фолкер крякнул — его меч заклинило в черепе рычавшего северянина. Когда тело упало, он выпустил оружие из рук, подхватил топор погибшего Белого Льва и для пробы повертел его. Отчего-то топор, несмотря на то что ковался не для человеческих рук, в его ладонь лег куда естественнее любого меча.
«Топор — оружие воина», — тихо прорычал Ульрик. Не обращая внимания на бога. Фолкер развернулся, разрубил на лету прыгнувшего на него пса Хаоса и отшвырнул умирающую тварь в сторону. Вторым ударом он расколол обитый медью щит врага, а третьим — грудину его владельца. Выдернув топор, он огляделся в поисках новых противников. Лошадь он потерял еще в первой атаке, но с животными юноша никогда особо не ладил. Фолкер считал, что в седле ты превращаешься в мишень. Ульрик, кажется, придерживался того же мнения.