Окна от пола до потолка. Наружная кирпичная кладка. Захватывающие дух виды на город. Открытые площадки. Описание здания звучало как копия объявления от риэлтора до того, как было заменено первое поврежденное окно.
Но застройщики сразу же наткнулись на камень преткновения. Если бы все юридические вопросы с этим зданием были так легко решаемы, то его бы уже не было. Здание было заложено у трех сторон, каждая из которых хотела продать или переделать здание сразу, и был наследник — Кэтрин Ланкастер, которая ничего не делала. Кэтрин хотела вернуть производство в Бруклин. Это была единственная причина того, что здание не было преобразовано в апартаменты, хотя активисты, которые полагают, что Нью−Йорк не нуждается в еще одном роскошном кондоминиуме, любили думать, что они имели некоторое отношение к срыванию сделки после соглашения. Застройщики со своей стороны, были более терпеливыми. Они просто ждали, когда Кэтрин умрет. Она, между тем, зарабатывала неплохие деньги, сдавая в аренду площади для модных съемок и фильмов.
Лора спустилась по Второй Южной улице к воде. Здание «Lancaster Glass» стояло посреди пустой набережной, как большой столб на краю земли. Желтые знаки со стрелками, загадочно обозначавшие фонарный столб, направляли ее к входу в воду. У оператора лифта был планшет. Она знала его, поэтому он впустил ее и щелкнул дверью за ней. Олли был хорошим парнем с потрясающей памятью на лица. Он любил управлять лифтами больше всего на свете, и даже надел свою форму для этого двухчасового полуночного концерта в Уильямсбурге.
— Привет, Олли, — поздоровалась Лора. — Уже кто−то подъехал?
— Ремонтники — одиннадцать человек. Команда по безопасности. Они с веревками и сетями, верно?
— Да, я полагаю.
— Ваш фотограф и его помощники тоже приехали сюда. Он немного… — Олли покрутил указательным пальцем у виска.
Она кивнула.
— Да.
— Модель пришла рано, и он стал нюхать ее дыхание. Как щенок. А затем он прошептал что−то на ухо другой девушке, и та сказала: «Чейз благодарит тебя за то, что ты не блевала перед съемкой, и хочет, чтобы ты знала, что это запрещено». Честно сказать, я хотел блевануть ему немного на ботинки, чтобы посмотреть, что он будет делать.
— Орать, как подстреленная выпь, вот что, — ответила Лора. — Запах сводит его с ума.
Он распахнул двери и подмигнул ей.
— Одиннадцатый. Кофе налево.
Кофе был именно тем, о чем Лора думала. Она намешала себе чашку, затем направилась прямо к крыше, где должна была состояться съемка. В какой−то момент она, возможно, даже немного выпила, но следующий час был потрачен на подготовку и обсуждение деталей со стажерами, макияжа с Монти, одеждой с Марией и Карлосом, отвечающими за одежду и аксессуары, которые прибыли в высоких чемоданах на колесах, и, Руби, которая появилась за минуту до того, как Ровена вышла из-за занавеса.
— Ты в порядке? — спросила Лора.
— Они опечатали мою квартиру. Я даже не могу войти.
— Они объяснили тебе, почему они это сделали?
— Нет. — Она покачала головой, словно пытаясь ослабить шестерни. — Как дела у Чейза?
Фотограф, с его фирменной длинной копной кудрявой черной шевелюрой и кепкой, делал то, что всегда делал перед съемкой — держа камеру на груди, стоял прямо на пути и глядел вдаль. Он ни с кем не разговаривал — предварительно проинструктировал свою женскую команду, нашептав им инструкции на ухо. Они установили сетку над краем здания, а затем еще одну, большую пониже, и висячий паллет для Чейза и его бесшумной камеры.
— Он не доволен Ровеной, — сказала Лора. — Томасина работала с ним сто раз. Она могла читать его мысли. С Ровеной ему придется поговорить. И она, очевидно, кутила ночью.
Он стоял там до тех пор, пока солнце не оказалось в нужном месте на небе, и его команда, как хорошо обученный отряд убийц, перестала разговаривать и застыла, когда он поднял руку. Человек, ответственный за музыку, пустил запись, и Ровена вышла из-за занавески в шелковом платье, который выглядел как двадцать ярдов обернутого вокруг нее и зашитого тюля.