— Не утрируй, Руби.
— Ой, заткнись. Я не утрирую. Я просто говорю. Она была… Я не хочу, чтобы ты злилась, но ты будешь. Ну, она продолжала покупать мне вещи, и однажды, когда мы собирались поговорить с Джимми об арендной плате?
— В апреле?
— Она сказала: «Позволь мне позаботиться об этом».
— Ты же сказала «нет»?! — Лора почувствовала, что её мир вот−вот рухнет. Она заплатила за арендную плату из своих денег за работой по созданию выкроек, мама заплатила своей пенсией, а Руби заплатила из своих волшебных сбережений, которые, как она подозревала, были довольно волшебными, потому что их не существовало.
— Ну, конечно, я сказала нет, — продолжила Руби, — но потом она показала мне банковский счет, один банковский счет, и не поверишь, сколько там было. Она сказала: «Все эти деньги приносят еще большие деньги». И что она должна была с этим делать? Она могла бы купить дом у Джимми, и это никак бы не ударило по её бюджету. Так почему бы мне просто не позволить ей заплатить, чтобы мы могли спокойной жить вместе, а не беспокоиться и чувствовать себя виноватыми?
— Ты позволила ей?
— Если бы я её это позволила, то ты бы об этом знала.
— А мама знала?
— Теперь знает.
Сострадание, которое Лора испытывала несколько минут назад, испарилось. Сейчас ее чувства можно было описать только как полное эмоциональное отключение, сопровождаемое кипящей яростью, которая сжигало все добела изнутри. Ощущение было настолько сильным, что в мышцах покалывало, надпочечники стреляли, как будто она была самой медленной туристкой во время нападении медведя. Это был бой или бегство. Сражаться или бежать. Сражаться или бежать. Дорожка к двери выглядела заманчиво, но Руби была готова к словесному избиению.
— Ты знаешь, как это называется? — Спросила Лора, вытягивая более длинный и острый скальпель, чем хотела. — Когда ты занимаешься сексом с кем−то и берешь за это деньги?
— Даже не смей!
— Да что ты? Ты никогда не думала об этом? Тебе никогда не приходило в голову, пока ты «влюблялась» или что−то в этом роде, что эта богатая сучка может дать тебе немного в обмен на….
— Заткнись!
— Ты никогда не проявляла интереса к женщинам, пока не разорилась, а потом возникла Томасина Вэнт?
Руби встала и, размахивая пальцем, как оружием, колола и колола, цедила сквозь зубы голосом чуть тише, чем требовалось, чтобы устроить сцену.
— Ты утверждаешь, что не хочешь Джереми, потому что он шикарен и богат. Но только это не так, и ты это знаешь.
Лора втянула голову в плечи. Ее сестра не знала, что она целовалась с Джереми, и её слова звучали еще обиднее.
Руби, увидев, что сестра стушевалась, продолжила.
— Ты судишь женщин по тому, сколько денег они зарабатывают и как усердно они работают. И думаешь, что Томасина родилась с золотой ложкой во рту и палец о палец не ударила, но ты понятия не имеешь, что она относилась к себе так же требовательно, как и ты. Она чувствовала себя совершенно свихнувшейся. Почему, как ты думаешь, половина этих девушек такие, какие они есть? Потому, что они знают, что то, что они делают, слишком легко, а внутри себя они не вырабатываются на полную, и все время боятся, что недостаточно хороши, и не знают, как стать лучше. Ты бы тоже постоянно исходила рвотой и молила себя голодом, чтобы просто почувствовать, что это твоя работа, и ты её выполняешь. Особенно ты. Такие как ты превратили модельные бизнес в шоу на семьдесят часов в неделю.
— Теперь я чувствую себя ужасно. Ты закончила?
— Нет.
— Ты можешь хотя бы рассказать мне о «Белой Розе»? Или о «Пандоре»? Или еще что−нибудь, вместо того, чтобы рассказывать мне как трудно быть моделью? Потому что ты меня уже в этом убедила. Если бы общество просто дало им возможность чистить туалеты, они бы воспользовались этим в ту же секунду.
— Боже, ты меня так злишь! — Руби выглядела так, словно ее накачали адреналином.
Хотя Лора не чувствовала себя виноватой за то, что подначивала сестру, она почувствовала необходимость сменить тему, пока слово оставалось за ней.