— И это единственный удар, который он когда−либо получит. У этого парня есть несколько адвокатов, и они не мелкие рыбешки. Они барракуды. — Он потер пальцы, показывая, что услуги этих адвокатов стоят не малых денег. — Семья, знаешь. Они его выгнали, но и потратились на него. Если бы мой ребенок сделал что−нибудь подобное, я бы не дал ему и пяти центов, а потом и вовсе выгнал на улицу. Возможно, даже сам бы и убил, если бы это позволяли.
— Что он сделал?
— Сама можешь узнать. В этом нет секрета. По крайней мере, в восточной Германии. В восточной Германии.
— Никогда там не была.
— Хочешь газировку? У меня есть «Манхэттен Спешиал» и… «Манхэттен Спешиал».
— Нет, спасибо.
Он вытащил бутылку шоколадной содовой из мини−холодильника и отогнул крышку с помощью небольшого металлического ножа, который он крепил к своему запястью пластиковой спиралью.
— Скверное это было дело. И глупое. Просто ненужное. Банда скинхедов ворвалась в дом, связала отца и заставила его наблюдать, как они насиловали жену и дочерей. Что достаточно мерзко. Затем они собираются убить всех, и тогда понимают, что был еще брат, который убежал и вызвал полицию. Для них все сложилось не очень хорошо. Вся страна требовала их повешения. Что они и получили. Ты как−то позеленела. Ты в порядке?
Она думала о своей сломанной руке, о том, насколько её проблема незначительна и глупа. Но о рассказе она забудет только через пару месяцев.
— Рольф был одним из них?
— Ну, нет. Но отец семейства, который был евреем, поэтому все и выглядело как обычная скинхедская ерунда, водил какие−то дела с Рольфом. А у Рольфа, который весь из себя скинхед, была привычка избивать девушек до полусмерти. Попадался он на этом не один раз, а целых два. Он возглавлял этих парней. Рольф отрицал, что приказ насиловать или убивать кого−то исходил от него, но прокурор просто все больше и больше раскрывает его дел с евреем.
— Подожди. Какие дела?
— Это было самое смешное. Это были цветы из Нидерландов. Но не совсем цветы. Как же они называются? — Он сжал кулак.
— Луковицы?
— Возможно. Прокурор щеголяет новым костюмом перед большой пресс−конференцией, и говорит, что почти посадил его. Полицейские сторожат его особняк, ожидая команды схватить Рольфа за убийство и за контрабанду, а папаша−еврей, кстати, снимает все обвинения со скинхедов. И знаешь, что случилось?
— Прокурор найден мертвым.
— Найден в луже рвоты.
Лора ахнула.
Роско продолжил.
— Но это был несчастный случай, нашли его вечерний ужин, вместо лука в него были покрошены луковицы цветов. Случайность. Но какая удобная случайность.
Лора вдруг вспомнила о коробках с луковицами на своем заднем дворе. В последний раз она их видела, когда ругала Кангеми за то, что он не уважает право женщины на голодную смерть.
— Луковицы нарциссов ядовиты.
— Правильно. Но, прежде чем вытащить кролика из своей задницы, недостаточно обвинить человека только потому, что у него мог быть мотив. Семья Венте потянула за ниточки, все списали на несчастный случай, затем они отреклись от Рольфа с несколькими миллионами на банковском счете. Он уже проходил через это. Даже не знаю, как ему удается выкручиваться.
Лора сидела неподвижно, глядя вдаль.
Роско наклонился вперед.
— Теперь, расскажи, что ты дела на Парк−авеню в десять вечера, когда обычно сидишь на работе?
Она чувствовала себя в долгу перед ним за то, что беззастенчиво выудила столько информации, что у нее не было бы ни мозгов, ни ресурсов, чтобы найти ее самой.
— Рольф и еврей не торговали луковицами. «Цветы» были девушками. Женщины. Люди. Посмотрите в агентстве «Пандора». Я должна идти.
Лора вбежала в дом. Руби спала на диване в одежде, а мамы нигде не было видно. Она кинулась к шкафу и стала одной рукой выкидывать оттуда вещи, выбрасывая метлы, каталоги, металлические ведра, огромное количество чистящих средств за раз. От шума проснулась Руби.
— Наконец−то, — воскликнула Лора. — Я думала, что ты там умерла. Помоги мне с полом.
— Что ты ищешь?
— Ты приготовила Томасине завтрак утром, когда она умерла?
— Да, а что?
— Ты сделала ей омлет?
— Да, — ответила Руби. — Она называла его Магги. Хотя, какое это уже имеет значение. Все в прошлом.
— А ты съела его совсем чуть−чуть?
— Да, почему спрашиваешь?
— Вот почему тебе было плохо. У нас в кладовой стоит корзина с луком−шалот. Может одна из них оказалась маминой луковицей? Из тех, что она высаживала? Если ты случайно покрошила одну из них в омлет, на стол ты поставила тарелку с ядом.