— Пьер?
— Моя дорогая. — Он дважды поцеловал ее. — Боже мой, что случилось?
— Я должен тебя познакомить с этим пареньком.
Пьер указал на мужчину, стоящего возле ее раскроенного стола.
— Ты знаешь мистера Штерна?
Бак кивнул и присел на стул.
— Привет, Бак, — сказала она, обращаясь к нему по имени, как будто и не слышала фамильярности в обращении Пьера к мужчине. — Что−то случилось? С Иванной все в порядке?
— Она занята другими делами, — сказал Бак. Лоре представилось, что Ивана сейчас сидит на маникюре, но дела имеют разные формы.
Пьер прочистил горло.
— Мистер Штерн хотел, чтобы мы знали, что «Портняжный сэндвич» продолжит существовать без поддержки Шмиллеров.
— Что?
— Конечно, все существующие договорные соглашения все еще в силе, — сказал Бак, — включая оплату с любой долей прибыли, о которой мы ранее договорились. Ничего нового не требуется. Шмиллеры просто хотели, чтобы вам сообщили лично, а не через агента. — Он кивнул Пьеру, и Пьер кивнул в ответ, словно два старых дружка лижущих друг другу задницы.
— Но я же согласилась на совместную работу над линией!
— Госпожа Шмиллер будет искать другие творческие возможности в мире моды.
Лора посмотрела на Пьера в поисках ответа или выхода, но наткнулась лишь на безразличие. Он только пожал плечами. Просто еще одна фирма, потерявшая финансирование в середине года.
— Я могу работать больше, — сказала Лора и почти сразу же пожалела об этом. Слова звучали отчаянно. — И я могу поручиться и за Руби. Она отвлеклась в прошлом сезоне. Мы продаемся. «Barneys» сейчас находится в выставочном зале, подписывают контракт. Нам просто нужно немного ткани. Я сама прошью всю чертову линию, чтобы сэкономить деньги.
Она пошла бы дальше, но Пьер положил руку ей на плечо, а другую протянул Баку.
— Спасибо, что пришли, — сказал он. — Передайте Шмиллерам, что мы ценим их вежливость.
— С удовольствием.
Они пожали друг другу руки. Лора знала, что от нее ожидают такого же профессионализма. Но только есть ли он в ней? К счастью, она не могла пожать эму правую руку, потому что либо она отказалась бы, либо он какие потные у неё пальцы, либо она попыталась бы сломать пальцы ему.
Бак заметил ее неспособность пожать ему руку и, не понимая, какое это было благословение для всех присутствующих, по−братски обнял её за плечи.
— Было приятно работать с тобой. Я надеюсь увидеть тебя снова когда-нибудь.
— Конечно, — это было лучшее, что она могла ему ответить.
Он кивнул Пьеру и ушел.
— Что, черт возьми, только что произошло? — спросила она.
Пьер присел на стул Руби, раскачиваясь на ножках.
— Было бы проще, если бы ты вела себя как деловая женщина, а не подросток.
— Что, черт возьми, только что произошло?
— Вы закрыты. И больше не сможете выполнять свои заказы.
Колени у нее подогнулись, и Лора упала на стул.
— Но это несправедливо. — В своем собственном голосе она услышала скулеж. Должно быть, она говорит как ребенок. Когда ей и Руби было одиннадцать и двенадцать, мама отправила их в двухнедельный детский лагерь, который получил государственные субсидии для детей из бедных семей. Места давались по конкурсу, мама узнала о нем и подала заявку. Лора понятия не имела, сколько отказов мама получила, но от преимущества ее упорства всегда страдали девочки. Лагерь представлял собой лесистые десять акров на золотом побережье Лонг−Айленда, и, как обычно, Лора и Руби были изгоями лагеря со своей подержанной дизайнерской одеждой и изношенной обувью, прежде чем подержанный дизайнерский бренд стал чем−то особенным. Когда автобус оставил их перед открытым зданием с колоннадой, она увидела табличку, висевшую над входом. На ней было написано: «Лагерь — это не ярмарка».
Но это было не так. Знак должен был предупреждать детей о том, что дела не всегда идут своим чередом, и с ними все будет в порядке, но это было не о детях из летних лагерей. Этот лагерь стал для них уроком. Он будет похож на реальный мир. Иногда тебе что−то сходило с рук, а иногда тебя наказывали за то, что ты сцепилась с подлой девочкой, которая высмеивала твои туфли, а иногда ты стаскивала с нее носки от Келвин Кляйн и держала ее, пока твоя сестра заталкивала их ей в горло. И когда мама приехала забрать их на полторы недели раньше, потому что их выгнали, им казалось, что совсем неплохо, что они попали в неприятности, и, может быть, она бы и посмеялась, принесла бы им ванильное мороженое, забрала бы их от вечных ссор с сенаторской дочкой. Но все было совсем не так. Она не защищала насилие. На самом деле она не сказала бы, что ее дочери сделали все правильно. Она могла бы сказать, что, возможно, сестрам было лучше в городских походах, лазании по забору и отдыху в гостиной.