Теперь главное во всем этом — мы были абсолютно уверены и в своей правоте, и в своей силе. Семнадцать интеллигентов, испытывающих материальные затруднения, плохо одетых, не очень здоровых, были твердо уверены, что они принесут новую жизнь в Россию. Про себя я отчетливо сознавал, что на этом пути меня ждет много не лучших дней, что будет и тюрьма, и ссылка, но я начал дело, некое предприятие, которое даст свободу России. Свободу от гнета и возможность жить распрямленными. Большее пока лишь шевелилось в тайных мечтаниях.
На первом своем объединенном совещании мы много говорили о совместном с петербургскими народовольцами издании газеты. Впрочем, газета, пресса, общественное мнение, зафиксированное в печати, — это мой пунктик.
Вернемся к нашей объединенной группе и полицейскому докладу. Я привожу отдельные цитаты из него исключительно для того, чтобы объективизировать свои воспоминания. Сам невольно сравниваю собственные впечатления тех лет с данными холодного полицейского наблюдения, и, к моему удивлению, все сходится. Но есть и другая причина поисков этих подробностей: меня страшно волнует «химизм» революции, народного волнения — как на фоне русского, казалось бы, бесконечного терпения возникает бунт. И возможны ли схемы, возможны ли технологии, чтобы этот бунт вызвать?
Полицейские твердо уверяют, что это возможно: «Стараниями этой группы к началу 1895 г. были организованы отдельные кружки рабочих на окраинах столицы, а именно за Невской и Нарвской заставами, на Васильевском острове, в Гавани и друг., которыми руководили «интеллигенты» из числа социал-демократов; впоследствии раздавали рабочим подпольные издания и устраивали рабочие кассы и библиотеки. Результатом этой деятельности социал-демократов были волнения на петербургских фабриках и заводах и распропагандирование многих рабочих, среди которых социал-демократы нашли себе деятельных сотрудников. В этом отношении, по данным наблюдения, в особенности выделялись рабочие: Василий Шелгунов, Иван Яковлев. Действуя в разных рабочих кружках, эти лица под руководством социал-демократов имели между собой общение, образуя таким образом «центральную рабочую группу».
Список рабочих специально, дабы не загромождать материал, дальше не продолжаю, хотя попутно необходимо сделать два замечания. Первое: в наше время вляпаться в полицейскую хронику — это все равно, что попасть в энциклопедию. И второе: вспомним вполне справедливые стенания Мартова, что у начинающегося движения наличествуют только интеллигентские корни. Возникла пропаганда, возник наш интеллигентский риск, и появились в движении рабочие. Начали работать — и они появились.
До того как я перейду непосредственно к Шушенскому, я бы очень хотел устами полицейских сформулировать тогдашние цели нашей молодой организации, тем более, что формулируют они все это в живой форме, где действие непосредственно переходит в выводы: «Произведенное дознание, начавшееся 12 декабря 1895 г., выясняет, что борьба рабочих с капиталистами-хозяевами, на которую постоянно и деятельно подстрекали рабочих социалисты, должна была, по их программе, служить лишь школою для постепенного развращения рабочих в политическом отношении и образования из них сплоченной и организованной силы для восстания в более или менее отдаленном будущем против правительства с целью ниспровержения существующего государственного строя».
Ну о чем же здесь спорить! Я даже несколько стеснялся, когда дознаватель ставил мне вопрос об этом в лоб.
Итак, будущие непосредственные ниспровергатели государственного строя попали в тюрьму в ночь с 8-го на 9 декабря 1895 года. Потом, уже в тюрьме, я стал бодриться, придумывать себе работу, писать, делать заметки к «Развитию капитализма», размышлять о будущем. Но понять меня сможет лишь тот, кто сам провел больше года в одиночке. Какая невероятная тоска наваливается здесь иногда на человека! Когда меня водили к следователю на допросы, в один миг через окно открывался крошечный кусочек Шпалерной улицы. Ах, если бы в этот момент здесь стоял какой-нибудь родной человечек! Я долго потом списывался и сговаривался, чтобы в этот определенный миг на этом определенном кусочке мостовой оказались две моих подружки, Крупская и Якубова. Все казалось таким реальным, таким согласованным, а вот почему-то не получалось. Такая тоска!
(Возраст ли заставляет повторяться, когда память не держит основного поля, или это в природе человека: самые дорогие куски воспоминаний просмаковать дважды?…)