Современник Максимилиана Робеспьера — Гракх Бабеф. «Когда тело мое будет предано земле, — писал Бабеф из башни Тампля перед казнью, — от меня останется только множество планов, записей, набросков демократических и революционных произведений, посвященных одной и той же важной цели, человеколюбивой системе, за которую я умираю…» Этого оказалось достаточно, чтобы войти во все энциклопедии мира. Энциклопедии «поправили» Бабефа — подлинное его имя Франсуа Ноэль, Гракх — псевдоним, взятый из римской истории. Его, Бабефа, собственная история говорит за себя. Весною 1796 года он возглавил «Тайную повстанческую директорию» и подготовил народное восстание. В свое время пришел к выводам, и их не скрывал, что невозможно войти в чистую «демократию», ей должна предшествовать временная революционная диктатура. Интереснейшее словосочетание, которое необходимо запомнить, как запомнил я при первом чтении. Французский революционер и мыслитель Гракх Бабеф весь полон удивительных для его времени мыслей. Поэтому есть смысл еще раз напрячь память и вспомнить слова этого сына отставного солдата: «Мы определим, что такое собственность. Мы докажем, что земля не принадлежит никому в отдельности, а принадлежит всем. Мы докажем, что земля, захваченная человеком сверх того количества, которое может его прокормить, — воровство у общества. Мы докажем, что мнимое право отчуждения — подлое посягательство, пагубное для народа. Мы докажем, что семейное наследование — не меньшее зло. Мы докажем, что если у человека нет всего того, что необходимо для удовлетворения его каждодневных потребностей, это результат присвоения его естественной личной собственности, совершенного похитителями общественного имущества; что, соответственно, все имеющееся у человека в количестве, превышающем удовлетворение им своих каждодневных потребностей, есть результат воровства, совершенного у других членов ассоциации…» Частная собственность — это главный враг Бабефа, жить достойно всем — установление общественного управления; оно в отмене частной собственности, в том, чтобы каждый человек занимался делом, к которому у него есть способности. Здесь тоже есть многое из того, о чем следует подумать. Бабеф думал о коммунизме. В его коммунистическом обществе не должно быть ни «каждому по потребностям», ни «каждому по его труду», а «каждому в соответствии с возможностями». Вероятно, для наших сегодняшних дней эта формула более жизненна, хотя и менее привлекательна, чем две другие.
И еще один младший соотечественник Бабефа и Робеспьера — Луи Огюст Бланки. Несколько раз за свою революционную деятельность приговаривался к пожизненному заключению и даже к смертной казни. Бланки уже отчетливо представлял наличие классовой борьбы, противоположность классовых интересов. Этот выдающийся революционер находился под сильным влиянием Бабефа. Был — заметим — мастером тайных обществ. Он считал, что только хорошо организованный заговор, только организация революционеров, построенная по принципу ордена с безусловным подчинением младших старшим, способна привести революцию к победе. Происходил из состоятельного класса, его отец был супрефектом. Накануне Октябрьской революции несколькими фразами я достаточно убедительно критиковал Бланки. Сейчас мне кажется, что в этих фразах был элемент сиюминутной полемики, отчасти они писались для нашей въедливой социалистической публики, которая подчас, кроме принципов, не видит в чужой идее ничего рационального. А что-то в этой организационной доктрине Бланки было. Я писал в семнадцатом: «Восстание, чтобы быть успешным, должно опираться не на заговор, не на партию, а на передовой класс. Это во-первых. Восстание должно опираться на революционный подъем народа. Это во-вторых. Восстание должно опираться на такой переломный пункт в истории нарастающей революции, когда активность передовых рядов народа наибольшая, когда всего сильнее колебания в рядах врагов и в рядах слабых, половинчатых, нерешительных друзей революции. Это в-третьих. Вот этими тремя условиями постановки вопроса о восстании и отличается марксизм от бланкизма». Собственно говоря, было ли правомочно в теоретическом плане проводить это сравнение? Разве во времена Бланки имелись другие возможности, кроме заговора, чтобы хоть умозрительно надеяться на социалистическую революцию? Заговор был в то время привычной формой изменения государственной власти. Народная революция — это всегда редкая гостья. И если на это взглянуть сейчас из нашего времени, то кое за что любая нынешняя свершившаяся революция должна благодарить французского романтика Бланки. В любой нынешней революции есть элемент заговора, что, впрочем, совершенно не отменяет мое давнее предоктябрьское высказывание. Потому давайте признаемся, что, кроме революционной активности народа и революционной ситуации, есть еще и технология делания революции.