По стечению жизненных и политических обстоятельств основная подготовка к съезду шла из Лондона, где в то время находилась вечно кочующая редакция «Искры», но и закрывался съезд в Лондоне, тоже, как и «Искра», переезжая с места на место. Как, наверное, читатель помнит, мы с Мартовым и Потресовым исключительно из деловых, рабочих и технических причин не хотели, чтобы редакция находилась в Женеве. Повторю давно известное: первый номер вышел в декабре 1900 года в Лейпциге, потом «Искра» печаталась в Мюнхене, потом, когда полиция принялась нас потихонечку теснить, пришлось переезжать в апреле 1902 года в свободный Лондон, потом все-таки возвращаться почти ровно через год, в августе 1903 года, в Женеву.
Всего, пока «Искра» не стала меньшевистской в ноябре 1903 года (именно тогда Плеханов вопреки воле и назиданию съезда кооптировал в ее состав прежних сотрудников — события развивались стремительно!), — вышел 51 номер. И опять — это моя жизнь, и ни одни воспоминания не смогут показать сложность и невыносимые трудности, которые постоянно сопровождали газету.
У меня, конечно, были прекрасные сотрудники! Мартов, который к началу первого часа после обеда приходил к нам, и начинались изматывающие 5-6-часовые разговоры. Мартов действительно много знал, много читал. Он был нелеп, нескладен, с вечно торчащими изо всех карманов рукописями и свернутыми газетами. Он сверкал своими жгучими глазами и говорил, говорил. Каждый раз умно и увлеченно. Он был типичным журналистом. Чрезвычайно талантливым, все хватал на лету, был страшно впечатлительным. Но ко всему легко относился. А мне нужно было время еще работать и самому, много писать. Когда я работал, я долго «выхаживал» по комнате свои мысли, бормотал, «перешептывал» про себя отдельные фразы. А потом уже садился писать. Здесь даже Надежда Константиновна не пыталась со мной завязать разговор. Не так уж быстро я писал, как говорят. Много времени занимал процесс обдумывания. Не было времени на разговоры. И разве Мартов написал за своими разговорами что-нибудь близкое к тому, хотя бы по объему?
Я один раз даже послал Надежду Константиновну поговорить с ним, чтобы он сократил визиты. Пару дней его не было, а потом все пошло по-прежнему. А ведь, судя по поведению на съезде, в дальнейшем он готовил себя на роль вождя и считал себя таким. Нет. Вожди лепятся из другого теста. И тем не менее в то время для «Искры» Мартов был просто незаменим.
Второй — Потресов, у которого было неважное здоровье, он всегда где-то лечился. По крайней мере, самый длинный и, может быть, для газеты самый тяжелый лондонский период он благополучно отсутствовал: лечил легкие во Франции.
Я всегда глубоко любил и высоко ценил Веру Ивановну Засулич. Ко времени, когда мы встретились, она была уже немолодой седой женщиной. Писала она долго и довольно мучительно, курила без конца. Когда писала, запиралась в своей комнате и питалась одним крепким черным кофе. В Лондоне они жили «коммуной» вместе с Мартовым и Алексеевым. Вначале она, как признавалась потом, несколько недооценивала «Искру». И ее, и Аксельрода, и Плеханова больше интересовала привычная для них теоретическая «Заря». Наверное, только один я, да, может быть, Мартов с Потресовым понимали организационное значение газеты, понимали общий «план».
Когда в Лондоне, как снег на голову, вдруг явился из ссылки Троцкий, он мне понравился ужасно, я подумал, что его надобно сохранить для заграничной работы: так боек, так энергичен. Но вскоре и он перебрался во Францию.
Практически все связи с Россией были на мне. Не было ни одного письма, отправляемого «Искрой», которое я бы не просмотрел, ни одного письма, пришедшего из России, которое я бы не прочел.
«Еще раз усердно и настоятельно просим и молим Женю писать нам чаще и подробнее, в частности, немедленно, непременно в тот же день, как получится письмо, известить нас хоть парой строк о получении…» Это образчик моей переписки с Россией. «Женя» — конспиративное название группы «Южный рабочий».
И уж раз речь зашла — впрочем, который раз! — о конспирации, то скажу, что, конечно, выглядела она наивной. О, эти бытовые письма к родственникам и знакомым о носовых платках (паспорт), теплом мехе (нелегальная литература). Эти названия городов по именам: Одесса — Осип, Тверь — Терентий, Полтава — Петя, Псков — Паша. Типография, например, в письмах упоминалась, как Нина. Эта наивность, однако, не отменяла огромной личной опасности. Европа была наводнена шпиками.
В Мюнхене совсем не из любви к конспирации мы все жили по подложным болгарским паспортам, хотя выехали из России по своим собственным легальным паспортам. Все это была не детская игра. Замах был слишком велик. Расшатать умы целой империи, в тело и плоть страны вживить свою нервную систему. На «Искру» работало три типографии. Дольше всех продержалась типография в Баку, которой заведовал Красин (Лошадь). Пробовали завести типографию в Новгороде — Акулину. Она быстро провалилась. А перед этим была разгромлена типография в Кишиневе…