1922-1923 годы: болезнь.
«Молодые» вожди всматриваются в лицо умирающего. Новые иуды.
Причина трагедии — эсеровская пуля или…?
Ленин определеннее, чем все его врачи, видел, что из этой болезни ему не выкарабкаться. Как правило, пациент лучше знает собственный организм и его резервы, нежели самый хороший эскулап. Для пациента история болезни — не строчки на бумаге, а ряд очередных сбоев в организме, которые он может сравнить со своим предыдущим самочувствием. А тут вдобавок ко всему пациент, который привык в книгах искать ответы на многие свои вопросы.
По привычке опытного и проницательного читателя он взялся и за медицинскую литературу. Потом его секретари возвращали эту литературу в библиотеки. Пациенту во что бы то ни стало надо было знать, сколько ему еще отпущено. Он оставлял слишком большое наследство. И заболел он еще очень не вовремя.
Ему казалось, что скроен он прочно и надежно и неизбежная старость маячит еще далеко. Сейчас, во время болезни, его лично волновало совершенно очевидное: когда он и его соратники принялись раскачивать устои старого мира, то при всем разнообразии формул они знали, как это делать — рушить, ломать, подтачивать, подкапывать. Сколько здесь можно привести еще однотипных глаголов!
«Успех революции — высший закон, — утверждал даже Плеханов в 1903 году. — И если бы ради успеха революции потребовалось временно ограничить действие того или другого демократического принципа, то перед таким ограничением преступно было бы останавливаться».
Стенограмму II съезда РСДРП он, Ленин, знал почти наизусть, слишком для него все это было важно и кровно, и поэтому он помнит интонации своего бывшего союзника Георгия Валентиновича Плеханова, с которыми тот все это говорил.
«Гипотетически мыслим случай, когда социал-демократы высказались бы против всеобщего избирательного права… если бы в порядке революционного энтузиазма народ выбрал очень хороший парламент — своего рода chambre introuvable, то нам следовало бы стараться сделать его долгим парламентом, а если бы выборы оказались неудачными, то нам нужно было бы стараться разогнать его не через два года, а если можно, через две недели».
Увы, это, видимо, универсальный закон революции. Точно по этому рецепту они, большевики, поступили в январе 1918-го. Не будем забывать, что первый Совнарком, созданный по решению II съезда Советов, был, по сути и по существу, временным правительством. Его должен был утвердить парламент, и тогда по закону, то есть легитимно, Совнарком мог оставаться у власти. Но большевики получили в Учредительном собрании лишь 175 мест из 715. Когда первое же заседание долгожданной «Учредилки», за которую большевики так долго бились, не утвердило подготовленную ими же «Декларацию прав трудящихся и эксплуатируемых масс», они объявили собрание сборищем контрреволюционеров. Парламент — дело живое. Дальше — дело техники и партийной дисциплины. Не имевший никогда никаких сомнений, знавший только революционную необходимость, Дыбенко приказал матросу Анатолию Железняку отвести уставший караул. Поскольку это означало, что помещение остается без охраны, а все уже знали о судьбе двух министров Временного правительства, растерзанных матросами, собрание пришлось закрыть. Но это все же были действия в экстремальной ситуации.