Метью оглянулся на навес, под которым сидели остальные. Билли разговаривал с Кэти. Она была очаровательной девочкой, и он как будто лучше находил с ней общий язык, чем с Менди, оставшейся на Гернси.
Проследив его взгляд, Эйприл сказала:
— Было бы гораздо хуже, если бы подобное повторилось теперь. Но не думаю, что нам это грозит.
— Вряд ли, — согласился Метью. — Теперь у вас смирный народ. Кто защитит их, если не вы? — Говоря это, он смотрел на нее, а не на Лоренса.
— Да, с ними все в порядке, — проговорила она неожиданно утомленным голосом.
— Увы, мы далеко не скауты, играющие в индейцев, — пожаловался Лоренс. — Нам не хватает отваги и находчивости. Нам даже не удалось поймать бычка.
— Бычка?..
— Во всяком случае, кто–то — вылитый бычок — пасся примерно в миле отсюда. Мы решили, что свеженькое мясцо не помешает, и начали охоту. Честно говоря, мы выходили на охоту несколько раз. Однако животное одичало и держало уши востро, поэтому никто из нас не сумел подойти к нему близко. Тогда мы решили вырыть яму и загнать его туда. Вместо этого бычок устремился прямиком на нас, и мы кинулись врассыпную. Так что наша говядина все еще перебирает копытами, и ей, судя по всему, суждена долгая жизнь.
Метью не слишком прислушивался к рассказу Лоренса, но когда речь зашла о том, как бычок обратил охотников в бегство, Метью уставился на свою поклажу, лежавшую в сторонке. Ружье было на месте. Ему в голову пришла мысль, сперва показавшаяся смехотворной, но потом обретшая смысл и даже привлекательность. Свежее мясо! Можно будет захватить некоторое количество с собой, да еще отплатить сполна за гостеприимство. Пусть будущее общины вызывает сомнение, но люди они очень даже неплохие.
— Что, если попробовать еще раз поохотиться, прямо с утра? — предложил Метью. Собеседники уставились на него, заподозрив шутку. — Как вы думаете, сумеем мы подкрасться к нему достаточно близко, чтобы воспользоваться ружьем?
— А что, можно, — повеселел Лоренс. — Господи, еще как можно! Представляешь, Эйприл? Бифштекс с жареной картошечкой!
— Вы хороший стрелок? — спросила она Метью.
— Скорее средний. Я стрелял уток и бекасов, но четвероногих — никогда.
— Мы смогли бы наделать солонины… — размечталась Эйприл. — Соли у нас предостаточно.
— А главное, мы могли бы ее есть, — подхватил Лоренс. — Жевать, грызть косточки… Вы когда–нибудь пробовали тосты с костным мозгом, Метью? Отличная штука! У нас одна проблема — где раздобыть тосты.
— Давайте сперва добудем мясо, — вернул их на землю Метью.
Наступила кромешная тьма, но в отдалении, среди кустарника, то и дело появлялись зеленоватые отблески.
— Что это?
— Светлячки, — пояснила Эйприл и, немного помолчав, добавила: — Они всегда появляются в это время года, как раз в такие ночи.
Они уставились на светлячков. Каждый думал о своем. Наконец Лоренс встал и широко зевнул.
— Давайте–ка спать, — предложил он. — Завтра рано вставать.
Однако встали они довольно поздно. Проснувшись, Метью обнаружил, что солнце успело подняться над деревьями. Оглядев спящие фигуры, он приметил, что кого–то не хватает. С краю, где рядом с Лоренсом улеглась вечером Эйприл, валялись скомканные одеяла. Метью тоже встал и вышел из–под навеса. Навес был влажным, трава поникла под тяжестью росы. Он побрел по саду, слушая пение редких пташек, затеявших утреннюю перекличку. Накануне ему показали ручей: здесь они брали воду и мылись. Найдя русло, Метью пошел вдоль него. Ручей весело звенел по камушкам, среди листвы посвистывали птицы. Он словно вернулся в начавшее забываться прошлое и был почти счастлив.
Выйдя из–за зарослей рододендронов, он замер как вкопанный. До Эйприл оставалось ярдов двадцать пять. В этом месте русло ручья было шире и глубже; она стояла на коленях на противоположной стороне. Женщина не подала виду, что заметила приближение или услыхала шаги. Она разделась по пояс и начала тщательно мылить шею и торс. У нее были тяжелые груди с широкими коричневыми кругами сосков. Эйприл выгнулась, стараясь дотянуться рукой до лопаток, и груди приподнялись, упруго заколебавшись.
Он почувствовал желание, тем более острое, что успел отвыкнуть от подобных ощущений; однако еще острее было преклонение перед красотой. Обнаженное женское тело, ручей в саду, утреннее пение птиц… Метью не мог себе представить, что такое еще возможно. Он наслаждался этим зрелищем, чувствуя скорее духовное, нежели телесное вожделение. Ему вовсе не хотелось воспользоваться наготой женщины, однако не опасение предстать смущенным или смутить ее заставило его прирасти к месту. Просто он боялся расстаться со столь прекрасным зрелищем — в душе оживало прошлое, а новая жизнь превращалась в дурной сон, кошмар, после которого просыпаешься с легким сердцем.