— Это случалось и раньше?
— Смотрите на меня! — крикнула она. Ее лицо сделалось злым. — Хотите, расскажу, как это было в первый раз? Это случилось на следующий день после того, как я встретила Лоренса, и через два дня после того, как я зарыла могилы. Я первой увидела их и окликнула, потому что мне тогда казалось, что важнее всего, чтобы выжившие нашли друг друга. Дура: тешила себя иллюзией, что если люди и изменились, то к лучшему, в сторону большей гуманности, а не к худшему. Я не могла поверить собственным глазам, когда они бросились на меня. Я, конечно, сопротивлялась. Я еще не поняла тогда, как это глупо — сопротивляться. Тогда мне было больно, потом — нет.
— А Лоренс?
— Мы разошлись, потому что хотели захватить при поисках площадь побольше. Он мог бы услышать крик, но я, борясь с ними, не кричала. Их было двое, оба силачи, моложе тридцати лет. Если бы он прибежал, досталось бы и ему — только и всего. Когда меня оставили в покое, я уползла и нашла его. Это, знаете ли, связывает — когда мужчина утешает женщину, которую поколотили и изнасиловали двое здоровяков.
— Я уже сказал, что очень сожалею. Вы вовсе не обязаны об этом распространяться.
— Не обязана? Вы уверены? А ведь Лоренс меня не только утешил: в его кабинете были внутриматочные контрацептивы; мы откопали их, и он оснастил меня этой штучкой. Знаете, такой стальной завиток со смешными нейлоновыми усиками. Очень хитроумное приспособление. Лоренс и Сибил с Кэти ими одарил, когда они к нам прибились.
Метью старался скрыть охватившую его панику, но Эйприл не сводила с него взгляда.
— Да, Кэти! Это оказалось очень своевременно, потому что дня два спустя то же самое случилось и с ней. Тогда наших мужчин заставили смотреть на происходящее. Те, с которыми вам довелось иметь дело, оказались хороши хотя бы тем, что не тронули Кэти. Трое занимались мной, а остальные двое — Сибил. Я вообще пользуюсь популярностью. Один насильник заставил меня сопровождать его до самого Саутгемптона — ему, видите ли, понравился мой акцент, когда я сдуру с ним заговорила. Ночью я сбежала и вернулась сюда.
— Если вам от этого легче… — пролепетал Метью.
— Но все это — еще цветочки, — не унималась она. — Я еще не рассказала вам самого интересного. Помните того, которого я пнула — с тяжелым ранением? Помните?
Метью растерянно кивнул.
— В самый ответственный момент он плюнул мне в лицо. Вы имеете хотя бы отдаленное представление, каково это и как после этого я должна относиться к самой себе и к мужчинам?
— Ни малейшего.
— Я сбилась со счета, сколько мужчин перебывало со мной — порой один и тот же терзал меня по два раза. Тут вся штука в том, чтобы помогать насильнику — тогда получается быстрее и не так… отвратительно. В качестве дополнительной страховки вдобавок к тем штуковинам у нас есть тампоны. В целом немногим хуже, чем визит к дантисту. Главное — соответствующий настрой; зачатие же почти исключено. Хотя «почти» — не то же самое, что «совсем». Вы только вообразите, Метью, что значит забеременеть в этих условиях от двуногого зверя, который попользовался тобой, подобно кобелю, залезшему на суку. Еще одна неприятность — опасность венерических заболеваний. Тут мы застрахованы не так надежно. Правда, пока везло. По крайней мере надеюсь. После последнего эпизода прошло слишком мало времени, чтобы утверждать наверняка.
Метью почувствовал, что настало время прервать горестный и безжалостный поток, хлещущий из ее уст. Он крепко схватил Эйприл за руку, так что хрустнули суставы.
— Я не знал! — в который раз повторил он. — Хотя должен был знать. Очень глупо с моей стороны.
— Не это глупо, — прошептала она, отвернувшись. — Глупым был ваш вид, когда до вас наконец дошло.
— Что было, то было. Всему дурному наступает конец, как и хорошему. Придет время, и вы обо всем забудете. В счет идет только то, что делаете вы сами, а не то, что делают с вами.
Она не спускала с него взгляд, полный муки.
— Вы все еще ничего не знаете. У меня был единственный мужчина — мой муж. Я гордилась своим телом, потому что он любил его. А теперь… Лоренс возжелал меня, и я отдалась ему. Это значило вовсе не так много, как изнасилование, — скорее, столь же мало. Я испытывала к нему жалость и презрение.
— Очень великодушно с вашей стороны, — молвил Метью.
— Великодушие… Господи! А Чарли? Он всего на два года старше моего сына. Я знаю, что, наблюдая меня с другими мужчинами, он возбуждается. Презрение для вас то же самое, что великодушие?
Метью молчал. Он все еще не отпускал ее руку, и Эйприл, спохватившись, вырвалась. Тихим охрипшим голосом она произнесла: