Билли шел неуверенно, приходилось развлекать его рассказами о том, что ждет их впереди. Ландшафт становился все более оживленным; значит, выше, среди холмов, они набредут на местечко, окруженное деревьями, — не поломанными, а такими, на которые можно залезть. Они построят избушку, наподобие лачуги отшельника, но только попросторнее. Там с ними заживет Джейн, которая будет выхаживать Билли, пока ему не полегчает; потом она станет заботиться о них обоих, а они займутся заготовлением дров на зиму, когда так приятно отдохнуть у огня… Билли что–то ответил, но Метью не сразу разобрал его слова.
— Что ты сказал, Билли?
— Нам еще долго идти?
— Скоро уже. Потерпи, старина. Вот доберемся туда, и ты сможешь отдыхать, сколько захочешь. А сейчас тебе не хотелось бы передохнуть?
— Нет, — покачал головой мальчик. — Лучше не медлить, мистер Коттер.
Подъем должен был вот–вот завершиться. Спуск будет не в пример легче, и их взору предстанут те самые холмы, к которым они держат путь. Когда видишь цель, идти становится гораздо веселее.
— Передохнем на вершине, — решил Метью. — Я покажу тебе оттуда, куда мы идем.
Солнце вышло из–за облаков, и последние двести — триста ярдов путники поднимались, наслаждаясь его лучами. Когда Метью впервые увидел, что ждет их по ту сторону, то его сперва ослепило серебряное мерцание, и он замер, не веря собственным глазам. Мало–помалу он понял, куда забрел.
Это было море — то самое, которое, казалось, исчезло с лика земли. Небесно–голубое, обласканное солнцем море тянулось до самого горизонта, без единого признака суши.
Метью стоял в замешательстве, стараясь понять, что же произошло. И вспоминая.
В такой же летний день они впервые очутились на своем острове; перед ними простирался такой же голубой, с серебром, простор, и они были вдали от всех, они были одни; рядом с ним стояло маленькое существо в малиновой куртке с голубой подкладкой; существо восхищенно ахало, и он знал, что наконец–то обрел то, что искал, что все невзгоды и провалы остались позади. Однако знал он и другое: счастью рано или поздно наступит конец.
В его ушах раздался голос Эйприл: «Я презираю вас как мужчину. Однако я почти завидую вам как человеку. Для вас ведь ничего не изменилось, кроме декораций».
Сейчас он спорил с ней так, как не мог поспорить тогда: «Она стоит того, чтобы ее искать, чтобы бросить ради нее все остальное».
«Вы уже ее потеряли, — возражал голос Эйприл. — Это случилось тогда, когда она уехала, когда она, повзрослев, зажила собственной жизнью. Вы искали всего лишь свои фантазии».
«Нет, не фантазии, а живое существо. Она могла бы выжить. Какой–то шанс существовал».
«Никакого шанса — вы знали это с самого начала. Вы избрали фантазии, потому что не могли взглянуть в лицо реальной жизни. Вы никогда не были на это способны».
«У вас все сложилось иначе: вы сами похоронили своих мертвецов».
«Да. — Он расслышал теплоту, силу и одновременно горечь в ее голосе. — Да, я похоронила своих мертвецов».
Метью отвернулся от нее, от ее обвинений, от ее болезненного, уродливого опыта и воззрился на море прошлого. Ночью прошел дождь — он слышал, как струи хлестали по окну его гостиницы, — и утро выдалось свежее, чистенькое, необыкновенно ясное; золотые бутоны утесника слепили глаза. Джейн убежала вперед по тропинке, срывая цветы, и он поспешил за ней. Они заживут здесь, думалось ему; этого счастья хватит на несколько лет, а потом он станет вспоминать былое…
И снова — голос Эйприл: «Вы выбрали фантазии. Уже тогда, много лет назад».
«Реальность, а не фантазии! Я знал, что в конце концов ее лишусь. Я был к этому готов».
«А потом?»
«Потом? Потом ничего не было. Ничего значительного».
«Вот именно. Поэтому я вас и презираю».
Море, подумал он. Целительная красота, покой… Застыть, глядя на эту бесконечность, когда рядом с тобой затаил дыхание маленький человек… Ее тело покоится теперь где–то там, далеко, под неподвижной толщей воды, однако она только что была с ним рядом, в этом не может быть никаких сомнений. Он поспешно оглянулся…
Оглядываясь, Метью уже готов был принять то, что его ожидало. Рядом с ним стояла вовсе не Джейн — тут был Билли, недоверчиво разглядывающий море и все еще лихорадочно дрожащий, несмотря на пригревавшее солнышко. Метью довел свои фантазии до горького завершения и похоронил их в морской пучине. Теперь это не так важно. Важно другое: мальчик болен.
16
Склон вел их вниз, и солнце грело им лица, однако в этот день путники, отправившись назад, ушли недалеко. Билли внезапно совсем занемог и стал жаловаться на боль в ногах. Теперь они то и дело устраивали привалы; сразу после заката Метью решил, что мальчику пора на боковую. Они остановились поблизости от бесконечной полосы руин. Устроив Билли как можно удобнее, он отправился чем–нибудь разжиться. Здесь все было истерто в мелкую пыль, но Метью показалось, что до него сюда никто не приходил.