— Но ведь они не отказались от дальнейших попыток, правда?
— Не знаю. Думаю, нет. Неважно!
— Очень важно!
— Последний месяц, — сказал Роджер, — страна живет на текущих поступлениях продовольствия, с постоянным запасом менее чем на полнедели. Фактически, мы полностью надеемся на суда из Америки и колоний. Я и раньше знал об этом, но не придавал значения. Продукты даны нам в долг.
Официантка вернулась к стойке и принялась наводить глянец, насвистывая какой-то популярный мотивчик.
— По-моему, моя ошибка простительна, — сказал Роджер, понизив голос. — При нормальных обстоятельствах, конечно, долг был бы выплачен в срок. Но сейчас, когда слишком многое в мире уже докатилось до варварства, люди стремятся принести кое-что в жертву, чтобы спасти остальное.
Однако, своя рубашка все-таки ближе к телу. Вот почему я сказал, что не имеет значения, будут продолжены опыты с контр-вирусом, или нет. Пойми, люди, у которых есть пища, не верят в победу над вирусом. И они хотят быть уверены, что не умрут с голоду следующей зимой, если продукты станут отправляться в нуждающиеся страны. Последний пароход с продовольствием с той стороны Атлантики пришел в Ливерпуль вчера. Еще несколько, наверное, сейчас на пути из Австралии, но они могут быть отозваны домой еще до того, как прибудут к нам.
— Я понимаю, — сказал Джон. — Ты их назвал ублюдками. Но ведь они обязаны в первую очередь побеспокоиться о собственном народе. Конечно, для нас тяжело…
— Нет, — перебил Роджер. — Я имел ввиду другое. Помнишь, я говорил тебе, что у меня есть трубопровод к верхушке? Это Хаггерти, секретарь премьер-министра. Несколько лет назад я оказал ему большую услугу. Теперь он сообщил мне всю подноготную происходящего. Все произошло на уровне правительственной верхушки. Они знали о том, что должно случиться, уже неделю назад и, пытаясь переубедить поставщиков продовольствия, надо полагать, надеялись на чудо. Но добились они только секретного соглашения о предоставлении полной свободы действий внутри страны в случае, если информация станет общеизвестной. Это устроило всех. Конечно, пока новости не просочились, по ту сторону океана предпримут какие-то свои меры, несравнимые с нашими.
— Что ты имеешь ввиду?
— Вчера произошел дворцовый переворот. Место Лукаса занял Уэллинг, хотя Лукас все еще член Кабинета. Просто он не хочет пачкать руки в крови, вот и все.
— В крови?
— На этих островах живет около пятидесяти четырех миллионов человек, из них — сорок пять миллионов — в Англии. Если треть из них сможет выжить на диете из корнеплодов — хорошо. Единственная сложность — как отобрать оставшихся в живых?
— По-моему, — сказал Джон, усмехнувшись, — это очевидно — они выберут себя сами.
— Слишком расточительный способ, и к тому же верный путь крушения дисциплины и порядка.
— Уэллинг, — сказал Джон. — Я никогда не обращал на него внимания.
— Человека выбирает время. Я сам терпеть не могу этого нахала, но сейчас нечто подобное было необходимо. Лукас не способен решиться на что-либо, — Роджер смотрел прямо перед собой. — Сегодня в предместьях Лондона и всех крупных городов армия приводится в боевую готовность. Дороги будут перекрыты завтра на рассвете.
— Если это самое лучшее, что он мог придумать… — сказал Джон. — Никакая армия не сможет спасти город от взрыва под давлением голода. На что он надеется?
— Время. Он надеется выгадать драгоценное время, чтобы подготовиться к следующему шагу.
— А именно?
— Атомные бомбы — для маленьких городов, водородные — для больших типа Ливерпуля, Бирмингема, Глазго, Лидса, и пара-тройка — для Лондона.
Несколько мгновений Джон молчал, потом медленно проговорил:
— Я не верю. На такое никто не пойдет.
— Лукас не пошел бы. Он всегда был премьер-министром для обыкновенного человека — провинциальная скромность, провинциальные предрассудки и эмоции. Но оставшись членом Кабинета и умыв руки, Лукас будет спокойно стоять рядом. Чего еще ждать от обыкновенного человека?
— Они никогда не заставят ни одного летчика сесть в такой самолет.
— Преданность и верность — это предметы роскоши цивилизации. С сегодняшнего дня прежние привязанности пойдут на убыль, а на их место придет свирепость и жестокость. Но если это единственный способ спасти Оливию и Стива, я согласен.
— Нет! — протестующе воскликнул Джон.
— Когда я говорил о кровавых ублюдках, — сказал Роджер, — я чувствовал к ним одновременно и отвращение, и восхищение. Впредь я собираюсь быть таким же, если потребуется, и надеюсь, что ты присоединишься ко мне.