Все это отвлекало от раздумий, что, в общем, даже было хорошо. Решение отстраниться от дела об убийстве Гроха уже было принято, а лишние обдумывания могли только прибавить угрызений совести, от которых Коля и так отбивался всю ночь. Не надо ему браться за это расследование, и точка. Следователь должен быть объективен, а этого Горленко гарантировать не мог, ведь речь шла об убийстве мужа Ирины, бывшей жены Морского и в прошлом доброй приятельницы Колиной семьи.
Вообще-то всё вчера вечером прошло гладко. Морской и Вера четко повторили данные ранее показания: он просто мимо проходил, она же про убийство ничего не знала, а встречалась с семьей Гроха несколькими днями ранее по запросу органов и понятия не имела, почему чехословацкому специалисту вдруг взбрендило поужинать в компании старого знакомого и его жены. Яков действительно несколько раз виделся с Грохом и тепло общался с ним во время войны, так что подозрений рассказы Веры не вызвали. Даже Морской вчера к концу беседы перестал крыситься и отвечал, с какой стороны ни подступись, разумно и вежливо. Ему, похоже, искренне хотелось помочь Ирине найти убийцу мужа. И даже причину своей встречи Морской и Вера объяснили правдоподобно. Известие о переезде дочери Морского в Воркуту Коля воспринял спокойно, а вот Света (даром что Колина жена и мать двоих детей), когда муж ночью рассказал новости, расплакалась, как глупая девчонка. Поди пойми почему. Коля тоже помнил Ларочку малышкой, ценил их со Светой дружбу, но ничего ужасного в отъезде не видел. Наоборот, романтика — северное сияние, полярники, белые ночи… Когда Лариса приедет в отпуск, будет о чем расспросить…
И в гостинице, кстати, все вчера тоже было нормально. Туда Горленко ездил, чтобы лично поговорить с Ириной и еще с одной участницей событий — коллегой ее мужа гражданкой Кларой Бржихачек, фамилию которой Коля никак не мог выговорить правильно. Иностранка не обижалась, сообщая через переводчика, что извинения излишни, но Коле все равно было неловко. Убитые горем, но, к счастью, не убитые преступником, женщины держались довольно стойко: согласились на разговор, не сердились, что Коля лезет с теми же вопросами, что уже были заданы его коллегами… О результатах медицинской экспертизы они ничего еще не знали, но обе снова повторили, что ощутили острое головокружение и потеряли сознание после кофе и выпечки в булочной, а до этого ничего не пили и не ели, кроме газировки, купленной в будочке возле ротонды в саду Шевченко. Все это Коля уже знал, все это уже было в разработке вместе со списком других мест, куда перед убийством заглянули сбежавшие от охраны иностранцы, но уточнить, поговорив с глазу на глаз (вернее с глазу на глаза — ведь собеседниц было две) все равно хотелось. Ирина, хоть и смотрела сквозь пелену слез и постоянно вспоминала, что это она подбила всех гулять, а значит она и убила мужа, все же нашла силы переключиться и на Колины дела. Сказала, что частенько думала про их семью, просила передать Свете самые теплые приветы и… подарок — небольшую коробочку с изображением женских ног, оказавшуюся в итоге упаковкой с чулками.
— Сам ты «чулки»! — позже воскликнула раскрасневшаяся Света, когда Коля после рассказов о случившемся таки вспомнил про подарок Ирины. За поздним ужином они всегда делились новостями. — Это — чулковые рейтузы! Их еще «калготки»[8] называют. У нас их не бывает, я лишь читала, что такое чудо где-то кто-то изобрел! Какой изысканный капрон! Прямо как дорогущие чулочки! Только представь — чулки сразу со штанишками! Вот прогресс дошел! Огромное Ирине человеческое и женское спасибо! Найди убийцу ее мужа обязательно! — Тут Света покраснела еще больше. — Неприменительно к рейтузам, разумеется. Подарки — это хорошо, но мы и без них нашли бы негодяя!
Тут Коля и признался, что хочет отказаться от расследования.
— Понимаешь, — осторожно начал он, — если в этом деле все так, как кажется, то преступник — мелкий воришка, которому просто не повезло и пришлось стать убийцей. Такого найдут или не найдут с равным успехом — что со мной, что без меня. С той разницей, что если буду работать я, то — ты же меня знаешь — копать буду так, будто дело позаковыристей. И придется цепляться со всякими вопросами что к Морскому, что к Ирине, что к Вере. Скорее всего это ни к чему не приведет, но я обязан… Морской и так меня ненавидит, а тут…
8
Как новая незнакомая вещь, вплоть до 1960-х годов колготы назывались у нас «калготы» — это была точная транслитерация чешского kalhoty (штаны).