Аллейн по-прежнему ничего не говорил, и лорд Роберт вдруг ткнул толстым пальцем в письмо из досье.
— Оно и есть, — категорическим тоном сказал он. — Почерк тот же.
— Точно тот же? Я имею в виду, что вы можете поклясться, что это тот же автор?
— Нет-нет! Конечно нет. Только на беглый взгляд постороннего, но я ни о чем не думаю, кроме почерка, понимаете?
— А мы ни о ком не думаем, кроме вас.
— Он очень похож, до чрезвычайности. Клянусь честью! — сказал лорд Роберт.
— Лорд, дорогой мой! — мягко произнес Аллейн. — Случилось то, что американцы называют «обвалом». Совпадение. От него не скрыться. Как и от закона. Одним словом: «Трепещите»! Но если вдуматься, не так уж и велика его власть: ведь этот пресловутый тип действует только среди определенного класса людей и соответственно выглядит. — Аллейн пододвинул пачку сигарет к лорду Роберту. — Мы отдали эксперту то письмо от миссис Ха-Ха, которое вы заметили. Вулвортская бумага. Жаль, она не показала нам конверт. Вулвортские чернила и специфическое перо, с помощью которого ими обычно пишут. Угольник с подающим желобком. Вы обратили внимание, как аккуратно и разборчиво выписаны буквы на разлинованной бумаге? И это обстоятельство, и специфическое перо, а также тот факт, что особенность написания букв тщательно воспроизводит обыкновенный печатный шрифт, полностью исключают любое предположение об индивидуальности писавшего. Отпечатки пальцев отсутствуют, а миссис Хэлкет-Хэккет не заметила и почтовой марки. Войдите!
Полицейский констебль промаршировал к столу с пачкой писем, положил их на стол и так же промаршировал обратно.
— Банчи, прошу прощения на секунду — я только просмотрю почту, ибо здесь может быть кое-что… Бог ты мой! Так и есть!
Он вскрыл конверт, прочел короткую сопроводительную записку, вынул содержимое конверта и, вздернув брови, передал его лорду Роберту.
Тот даже присвистнул.
Он держал в руках обыкновенный листок разлинованной бумаги. Несколько строчек, написанных от руки, точно соответствовали линовке. Лорд Роберт громко зачитал текст:
Непредвиденные обстоятельства помешали сбору пожертвований вечером в понедельник. Оставьте, пожалуйста, сумочку с той же суммой между сиденьем и левым подлокотником голубой софы в концертном зале, 57, Констанс-стрит, в следующий четверг после полудни.
— Миссис Хэлкет-Хэккет, — сказал Аллейн, протягивая руку за письмом, — поясняет здесь, что ее несчастная подруга получила это письмо вчера с вечерней почтой. А что за событие в четверг на Констанс-стрит, пятьдесят семь? Вам что-нибудь известно?
— Это новые концертные залы. Предельно фешенебельные. Еще одно благотворительное представление. Билеты продаются повсюду, каждый по три гинеи. Камерная музыка. Бах. Сермионский квартет. Я пойду.
— Банчи, — сказал Аллейн, — пусть ничто не отвлекает вас от голубой софы. Поговорите с миссис Хэлкет-Хэккет. Расположитесь-ка на этой голубой софе с ней вместе, и, когда чистая радость от музыки Баха завладеет вашим сердцем, вы, не привлекая внимания, но отзываясь всей душой…
— Да-да-да! Не продолжайте дальше, Родерик, иначе можно вообразить, что вы и вправду детектив.
— Черт вас возьми! — сказал Аллейн.
Лорд Роберт издал несколько каркающий смешок и встал со стула.
— Я ухожу, — сказал он.
Аллейн вышел вместе с ним в коридор. Они обменялись рукопожатием, и Аллейн остался стоять, глядя, как семенящими шажками удаляется смешная старомодная фигурка, обращающаяся в силуэт на фоне окна, которым заканчивается длинный коридор; она становилась все меньше и меньше, пока, задержавшись на миг у окна, не повернула за угол и исчезла.
Глава 3
Последствия приема с коктейлями
Спустя несколько дней после визита в Скотленд-Ярд лорд Роберт Госпел побывал на приеме с коктейлями, который устраивала для своей незнатной протеже миссис Хэлкет-Хэккет. Кем была эта незнатная протеже, не знал никто, но все дружно предположили, что цель, с которой миссис Хэлкет-Хэккет выводила эту девушку в свет, была не вполне филантропической. Фамилию девушки в тот момент не вспомнил никто — ее попросту сочли своего рода эпилогом общественной деятельности миссис Хэлкет-Хэккет.
То был один из первых больших приемов с коктейлями в открывающемся сезоне, и на нем присутствовало ни много ни мало двести пятьдесят гостей. Лорд Роберт обожал приемы, какими бы они ни были, и его, как подчеркивал Аллейн, приглашали повсюду. Ему был близко знаком этот сорт людей: для таких светский сезон в Лондоне представлялся чем-то вроде колоссальных размеров барьера, через который предстояло совершить головокружительный прыжок или, зацепившись, потерять все, что только возможно. На лорда Роберта был невероятный спрос как на партнера для молодых девушек, на его помощь всегда могли рассчитывать все эти неуклюжие семнадцатилетние наследницы, которые, несмотря на подготовку в школах, какие они позаканчивали, несмотря на усилия модельеров и куаферов, специалистов по макияжу и собственных неуемных матерей, были способны лишь на то, чтобы стоять в одиночестве на отшибе и нервно при этом улыбаться. С этими нескладными дебютантками лорду Роберту и приходилось испытывать бесконечные хлопоты. Он рассказывал им забавные истории самого невинного свойства, а когда они смеялись над ними, вел себя так, будто они сами придумали эти образцы остроумия. Его острые глазки рыскали повсюду в поисках кого-нибудь, кто был бы моложе его, и, отыскав таких юношей, он образовывал из них группу, в центре которой располагался он со своей подопечной. Так как он обладал репутацией высокородного остроумца, самые недоверчивые и надменные молодые люди неизменно бывали рады побеседовать с лордом Робертом, и в итоге девушка, впервые попавшая на светский раут, оказывалась в окружении молодых людей, которые были не прочь вместе повеселиться. Ее нервная улыбка изглаживалась, всю ее охватывало восхитительное ощущение уверенности в себе. И как только лорд Роберт замечал новый блеск в ее глазах и вольную жестикуляцию, он незаметно ускользал и присоединялся к группе матрон, которым рассказывал истории куда менее невинные, а стало быть, и куда более забавные.