Плеханов поежился, представив красочную картинку: алое зарево, черный дым на фоне светло-голубого утреннего майского неба, людей в пижамах и халатах, запах горелой древесины и отчаяния.
– Что теперь?
– А ничего, – было слышно, как Максим зевнул. – Пока всех разместили в общежитии по соседству. Но ты сам знаешь…
– Нет ничего более постоянного, чем временное, – продолжил Виктор известную фразу.
– Слушай, – голос Куликова неожиданно изменился – сонливость исчезла, появились заговорщические нотки, – разговор есть. Но только не по телефону. Давай после обеда встретимся, заодно бабу Настю в больнице проведаем.
– Это пожара касается?
Максим помолчал и неохотно пояснил:
– Да. При встрече поговорим.
Перед тем, как отправиться в больницу, молодые люди зашли в магазин.
– Персики помягче бери, зубов у бабы Насти почти нет, – советовал Макс, накладывая в пакет вишню. – Их зелеными привозят, по пути, видимо зреют.
– Может, тогда не надо персиков? Какие-то они подозрительные.
– А что брать?
– Бананы. Они мягкие.
– Хорошая мысль. Может, груши есть мягкие?
– Импортные груши лучше вообще не брать.
Плеханов выбирал бананы, краем глаза наблюдая, как суетится Максим. За те два года, которые тот прожил в сгоревшем этой ночью доме, он привязался к приветливой старушке и помогал, чем мог. У бабы Насти была сложная жизнь: сиротливое детство, война, одиночество, а теперь почти полный паралич ног. Тем не менее, женщина не утратила чувства юмора и доброжелательность, общаться с ней было одно удовольствие.
Однажды Виктор приходил к Куликову и познакомился с бабой Настей, поэтому полагал, его присутствие приободрит женщину. Старикам нравится, когда к ним приходит молодежь. И все-таки он не понял, зачем Максим позвал его с собой.
– Так что ты хотел мне сказать? – спросил Виктор, когда друзья вышли из магазина с пакетом фруктов.
Куликов посерьезнел.
– Пожарные говорят, было короткое замыкание – проводка старая, ею лет пятьдесят никто не занимался.
– Стоило ожидать.
– Ага. Только не замыкание это, а поджог, – жизнеутверждающим тоном возвестил Куликов.
– С чего ты взял?
– Чувствую.
Виктор невольно улыбнулся.
– Ну, чего ты смеешься?! Я серьезно! Мне кажется, баба Настя видела поджигателя.
Плеханов задумчиво посмотрел на друга.
– А вот это действительно серьезно.
– Когда она меня разбудила, я к соседям бросился, потом на третий этаж, к Василию. В общем, шум поднял. Когда обратно к бабе Насте в квартиру вошел, она от окна отпрянула. У меня еще мысль мелькнула, что она вот-вот в обморок упадет – побледнела, губы дрожат. Я к окну. Выглянул, а там тень чья-то мелькнула.
– Тень? И все?
– Ты слушай! Н-не перебивай! В общем, я ее к выходу повел, а на лестнице уже дыма – не продохнуть. Я ей тряпку какую-то дал, а сам бабу Настю на плечи взвалил, спускаться начал. Она маленькая, но тяжелая! А не видно ступенек почти, кашлять хочется. В общем, дело швах. На улице уже небольшая толпа собрались. Кто-то пожарных вызвал и скорую. Вот, пока мы медпомощь ждали, я у нее осторожно, так, поинтересовался, чего она испугалась.
– И?
– Не сказала. Но чувствую, дело нечисто. Дому сто лет в обед, и ничего. На проводку никто не жаловался, замыканий не было, Василий говорит, даже свет никогда не моргал, а тут, пожалуйста! Именно в то время когда дом расселять собрались.
Виктор задумался. Совпадение получалось интересным, но доказательств не было.
– Я понял. Ты хочешь просить меня помочь разговорить бабу Настю?
– Да. Может, под двойным натиском она что-нибудь расскажет? Дело ведь такое.
Городская больница номер тридцать, куда доставили бабу Настю, была одной из самых старых в городе, но и одной из самых уважаемых горожанами. Работали здесь настоящие профессионалы, мастера своего дела; персонал относился к пациентам доброжелательно, и, несмотря на более чем скромную зарплату врачей, каждый больной получал щедрую порцию внимания и заботы.
Полная женщина в регистратуре объяснила, как найти нужную палату, и друзья, надев белые халаты, отправились по коридору.
Виктор не любил больницы. Хоть сам работал в клинике, но считал, что в «Кащенке» находиться легче. Здесь в воздухе почти физически ощущалась боль и страдания, словно ноющий зуб; в психиатрической клинике боли не было, зато вместо нее чувствовалась обреченность – психически больные выздоравливают очень редко. Но все же находиться там было проще. Наверное, потому, что представить себя на месте сумасшедшего гораздо сложнее, чем на месте сломавшего ногу.
– У каждого дела запах особый, – продекламировал Максим
Они как раз проходили мимо ординаторской, рядом с которой стоял огромный железный холодильник со стеклянными дверцами, до верху набитый разноцветными пузырьками лекарств. Еще за пару метров до и пару метров после того, как друзья миновали холодильник, в нос назойливо лез очень неприятный аромат. Если бы Виктору предложили охарактеризовать его, он, не задумываясь, назвал бы его запахом болезни, запахом гангрены и йода. По сравнению с этим душком, тяжелый запах бинтов, валидола и антибиотиков, витавший в приемном покое и коридоре, казался свежим воздухом.
Свернув в небольшой коридорчик, поднявшись по лестнице в пять ступеней, молодые люди оказались, наконец, в сердце больницы. Коридор был пуст, только в дальнем конце стоял грустный мужчина в халате.
– Сюда, – позвал Куликов, открывая обшитую клеенкой дверь.
Кроме бабы Насти в палате никого не было. Две аккуратно застеленные зелеными покрывалами койки говорили о том, что в данный момент они стоят без дела, а третья встретила посетителей смятой простыней и откинутым одеялом. Видимо, ее хозяин вышел.
Кровать бабы Насти находилась в углу, у окна. Женщина лежала, отвернувшись к стене, и не видела, кто вошел. Рядом с койкой стояла пустая капельница.
– Баба Настя, вы не спите? – негромко спросил Макс.
– Максимушка?! – женщина повернулась, и Плеханов удивился, как она постарела.
С последней их встречи прошло не больше двух лет, но Виктор был уверен – встреть он бабу Настю на улице, ни за что бы не узнал. Волосы из пегих превратились в почти белые, морщины стали глубже, щеки впали, под глазами, всегда сияющими добротой, залегли фиолетовые тени. Узкие бескровные губы с трудом растянулись в улыбке.
– Вам уже лучше? – участливо поинтересовался Куликов.
– Лучше, лучше! – закивала головой баба Настя, близоруко прищурившись на Плеханова.
– Здравствуйте. Я Виктор. Вы помните? Я приходил к Максу, когда он жил в старом доме.
Женщина снова закивала головой.
– Помню. Заходите, мальчики. Только, вот, присесть негде. Да вы садитесь вон на ту кровать, там все равно никто не лежит, – засуетилась пожилая женщина.
– Мы вам фруктов принесли, – сказал Макс. – Только они не мытые, прямо из магазина. Здесь есть туалет?
– Ну, зачем ты так, Максимушка, – растрогалась баба Настя. – Зачем столько беспокойств?
– Никакого беспокойства. Нам приятно, да и вам веселее.
Макс отправился на поиски туалета, чтобы вымыть фрукты, а Виктор заерзал на краешке кровати, не зная, о чем говорить. К счастью, пожилая женщина истосковалась по новым лицам и сама начала разговор.
– Вы ведь в одном институте учитесь? – спросила она.
Плеханов кивнул.
– Врачи, значит, будущие. Ой, хорошо. Замечательную вы профессию получаете, нужную. А то сейчас все менеджеры какие-то, экономисты… и не разберешь, чем занимаются, а тоже пять лет учатся чему-то, переживают… Да только глупые их профессии, ненужные никому. Ну, как, на остров необитаемый попадут, чем заниматься будут? Как обществу помогут? Никак. А вот врачи и на необитаемом острове нужны.