Плеханов положил конфеты в тележку и увидел в соседнем ряду знакомый плащ цвета баклажана. Виктор знал только одного человека, который мог носить плащ в мае – Гаршина Татьяна Витальевна – мать Дмитрия. Женщина часто болела и носила плащ в любую погоду, невзирая на яркое солнце и безоблачное небо. Баклажанный плащ и бежевый платок совершенно не сочетались, но женщина не обращала внимания на косые взгляды, она привыкла обходиться без одобрения окружающих и без посторонней помощи.
Татьяна Витальевна напоминала Плеханову маму-обезьяну из мультика «Осторожно, обезьянки». Он очень любил этот мультфильм и жалел главную героиню. Вечно лохматая мартышка была воплощением материнской любви и заботы. Именно этим Татьяна Витальевна походила на упомянутую мамашу – опекала Дмитрия сверх меры. К четвертому курсу Татьяна Петровна смирилась, что ее сыну уже двадцать один год, и он имеет право самостоятельно учиться, ходить на прогулки, дышать, и перестала появляться в институте. Дмитрий наверстывал упущенное, пользуясь предоставленной свободой не по назначению: часто прогуливал лекции, мог неделями не появляться на занятиях, а когда бы Виктор ни пошел в ночной клуб, обязательно встречал Гаршина там.
Виктор не видел Татьяну Витальевну чуть больше года, и отметил, что женщина совершенно не изменилась. На лице не добавилось ни одной новой морщинки, волосы, выбивающиеся из-под платка, все так же черны, вот только в карих глазах затаилась печаль.
Плеханов подошел к женщине и поздоровался.
– Здравствуй, Виктор, – негромко произнесла Татьяна Витальевна.
– Что случилось с Димой? Он уже неделю не появляется в институте.
– Он заболел. – Женщина опустила глаза и поправила платок на голове.
– Он дома? Я могу его навестить?
– Он в больнице. Ногу подвернул.
– Я бы хотел приехать к нему, поговорить. В какой он клинике? В тридцатой?
Татьяна Витальевна бросила на Виктора испуганный взгляд.
– Нет. В другой. Лучше не надо его навещать. Он тебя заразит.
– Чем? – не понял Виктор. – Вы же сказали, он ногу подвернул.
Женщина покраснела.
– Да. Ногу подвернул и простыл.
Виктор понял, что Татьяна Витальевна лжет.
– Я не боюсь простуды, а мне обязательно нужно поговорить с Димой.
– Нет, Виктор, лучше не надо. Он сейчас не сможет нормально с тобой поговорить.
– Почему?
Татьяна Витальевна не ответила. Она развернула тележку и поспешно направилась к кассам.
– Мне очень нужно поговорить с ним! – громко сказал Виктор. – В какой он больнице?
Женщина не обернулась. В голосе ее звучали подозрительно высокие нотки.
– Пожалуйста, Виктор, не ходите за мной и ни о чем не спрашиваете. Димочка болен, но он скоро поправится!
Плеханов не понимал, что значило долгое отсутствие Гаршина в институте, и таинственные слова его матери. Эта игра в прятки ему не понравилась.
– Пожалуйста! Если вы не скажете, я позвоню во все клиники города.
– И не найдешь его.
– Тогда, – Виктор поравнялся тележкой с Гаршиной, – я прослежу за вами. Все равно увижу, куда вы отправитесь, когда пойдете навещать сына. Пожалуйста, Татьяна Витальевна!
Женщина, наконец, остановилась, да так, что Плеханов едва на нее не налетел, и обернулась. В глазах ее стояли слезы.
– Вам не нужно к нему приходить, – тихо произнесла она. – Он в наркодиспансере.
Виктор опешил.
– Признаться, это для меня неожиданность. – Он старался выбирать такие слова, которые не могли бы обидеть женщину или выдать его истинные чувства: недоумение и облегчение – он ожидал услышать гораздо более грустную правду. – Я узнал, что Дима принимает наркотики, только неделю назад. И давно он…?
Татьяна Витальевна грустно кивнула.
– Дима не говорит, но больше месяца.
– А долго он пробудет в клинике?
– Не знаю. Врачи говорят, еще две или три недели, но я беседовала с медсестрами, и они сказали, за это время можно побороть физическую зависимость, но для преодоления психологической нужно куда больше времени.
– Значит, он может вернуться к старому?
Татьяна Витальевна умоляюще посмотрела на молодого человека.
– Виктор, вы всегда были добры к нам, не говорите никому! Пожалуйста!
– Не скажу.
– Ах, – женщина вытерла глаза, – если бы у него был отец, он никогда бы такого не допустил!
– Отец тут ни при чем. – Виктор неожиданно для себя разозлился. Разозлился на мир, в котором так просто свернуть с пути истинного и стать наркоманом, убийцей, сумасшедшим.
– Мы поможем ему.
– Кто «мы»? – в глазах женщины зажегся огонек страха.
– Я и мой друг. Мы видели, как Дима покупал наркотики, – признался Плеханов. – И мы ему поможем. Поддержим.
Женщина, не выдержав, разрыдалась. Виктор растерянно смотрел на нее, и не знал, что делать. Наконец он приобнял ее и отвел в сторону – в отдел, где продавались консервированные овощи. Тут не было покупателей, и никто не бросал на них косые взгляды.
Плеханов достал из кармана носовой платок и протянул его Татьяне Витальевне.
– Возьмите.
Женщина с благодарностью приняла этот небольшой знак внимания и вытерла глаза. Не белой поверхности остались черные разводы от туши.
– Извините меня. Я куплю вам новый.
– Не стоит. У вас есть мой телефон? Позвоните, когда Диму выпишут. Мы с Максом будем за ним присматривать первое время.
– Да хранит вас Господь, Виктор.
Женщина немного успокоилась, и они отправились к кассам.
Ночь с 20 на 21 мая
Виктор приехал к Максу как и было условлено – около десяти вечера. Куликов к этому времени уже приготовил термос с горячим кофе, бутерброды, видеокамеру, покрывало и фонарик.
– Куртку возьми, – посоветовал Виктор, который не любил прохладные майские ночи из-за переменчивого ветра и непредсказуемой температуры, – может быть холодно.
В половине одиннадцатого друзья вышли из подъезда и осмотрелись. Было темно, небо заволокли тучи, превратив его в темно-серый, почти черный купол. Бежевая «Лада» Куликовых стояла под фонарем, который, к сожалению (или к счастью?) не горел. Но машина все же была достаточно освещена – фонарь у соседнего подъезда работал исправно.
– Куда пойдем? – поинтересовался Виктор.
– Вон в те кусты. Оттуда и стоянку будет хорошо видно, и автомобиль. И нас никто не заметит.
Последнее было очень важно. Плеханов не представлял, что скажет, если их, расположившихся в кустах с видеокамерой, обнаружит какая-нибудь не вовремя вышедшая погулять дама с собачкой. Молодежь здесь тусуется редко – у дома, где жил Куликов, не было ни одной лавочки, – поэтому опасаться следовало исключительно собачников.
Максим расстелил на траве сложенное вдвое покрывало, и они с Виктором почти удобно уселись под старой поскрипывающей на ветру березой. Плеханов понял, что Куликов не зря выбрал это место: «Лада» была видна сбоку, а стоянка – почти полностью, даже вход в металлический гараж, где ночевал Вадим, был на виду.
– Хорошо бы, все поскорее закончилось, – шепнул Макс. – Не хочется торчать здесь целую ночь.
– Ага. В такой позе скоро ноги затекут.
– Будем тихонько выходить разминаться. По-очереди.
– Доставай камеру.
Максим осторожно, стараясь не шуршать пакетом, достал видеокамеру.
– Может, заснимешь, как мы тут в кустах устроились?
Виктор включил аппарат, перешел в режим ночной съемки. В кадре появилось лицо Макса.
– Двадцатое мая, – негромко, но отчетливо произнес он и посмотрел на часы. – Двадцать два пятьдесят.
Виктор улыбнулся. Другу нравилось изображать Джеймса Бонда.