— Я страшно нефотогеничен. Лучше без меня.
— Нет, — заявила мисс Беллами.
Ричард покачал головой.
— Вы себя недооцениваете, — трещал фотограф. — Чуть в сторону. Великолепно.
Она показала пальцем что-то в раскрытой рукописи.
— А теперь — веселая широкая улыбка, — продолжал фотограф. Сверкнула вспышка. — Чудесно. Спасибо, — и он удалился.
— А сейчас, — сквозь зубы процедила мисс Беллами, — я буду говорить с тобой.
Ричард направился за ней наверх. На площадке они прошли мимо Старой Нинн, наблюдавшей, как они скрылись в комнате мисс Беллами. Глядя на закрытую дверь спальни, старуха продолжала стоять и ждать.
К ней подошла Флоренс, поднявшаяся наверх по внутренней лестнице. Они, сдержанно жестикулируя, обменялись короткими сказанными шепотом фразами.
— Все в порядке, миссис Пламтри?
— А почему нет? — строго спросила Нинн.
— У вас лицо покраснело, — сухо заметила Флоренс.
— В комнатах отвратительная жара.
— Сама наверху?
— У себя.
— Опять ссора? — спросила, прислушиваясь, Флоренс.
Нинн ничего не ответила.
— Это все он, да? Мистер Ричард! Что ему надо? — продолжала Флоренс.
— Не смей говорить о нем ничего дурного, Флой. Прошу запомнить это.
— Скажите пожалуйста! — язвительно заметила Флоренс. — Он такой же, как и все остальные.
— Он лучше многих.
В спальне слышался голос мисс Беллами. Временами он становился громким, иногда замирал. Голоса Ричарда в промежутках почти не было слышно. Затем оба голоса, настойчивые и протестующие, вдруг достигли высшей точки и внезапно оборвались. Последовало длительное молчание, во время которого женщины, замерев, уставились друг на друга. Потом раздался короткий и непонятный звук.
— Что это? — прошептала Флоренс.
— Она что, смеялась?
Все прекратилось. Нинн промолчала.
— Ну что ж, — произнесла Флоренс и отпрянула в сторону, видя, что открывается дверь.
С побелевшими губами вышел Ричард. Он прошел мимо, не замечая их. Остановился на лестнице, прижал к глазам ладони, со стоном перевел дыхание. Он постоял немного, напоминая заблудившегося человека, стиснутой рукой стукнул дважды по колонке лестницы и быстро начал спускаться вниз.
— Что я говорила вам, — произнесла Флоренс. Она на цыпочках подошла к приоткрытой двери. — Ссора.
— Не его в том вина.
— Откуда вы знаете?
— Оттуда же, — ответила Нинн, — откуда я знаю, что нечего лезть не в свои дела.
В комнате что-то разбилось. Они растерянно стояли и прислушивались.
4
Сначала никто не обратил внимания, что мисс Беллами нет среди гостей. Прием вновь вошел в свое русло, а после шампанского оживление усилилось. Гости разошлись по двум комнатам и оранжерее, голоса звучали все громче. Все уже забыли о церемонии открывания подарков. Никто не заметил также, что нет и Ричарда.
Гантри пробрался к Чарльзу, который находился в гостиной, и наклонился к нему, чтобы было слышно, что он говорит.
— Дикки ушел, — сказал он.
— Куда?
— Думаю, чтобы успокоить девушку и ее дядю.
Чарльз посмотрел на него с выражением, близким к отчаянию.
— Ничего нельзя исправить, — проговорил он. — Ничего. Это было просто непристойно.
— Где она?
— Не знаю, разве не в соседней комнате?
— Не знаю, — ответил Гантри.
— Я не дождусь, когда это сборище закончится.
— Она должна еще показать подарки. Никто не уйдет, пока она этого не сделает.
Подошла Рози.
— Где Мэри? — спросила она.
— Мы не знаем, — ответил Чарльз. — Ей уже нужно демонстрировать подарки.
— Она свою реплику не пропустит. Можете на нее положиться. Но вам не кажется, что уже пора бы начинать?
— Пойду поищу ее, — сказал Чарльз. — Будьте добры, Гантри, соберите их всех, если сможете.
К ним подошел жизнерадостный и беззаботный Берти Сарасен.
— Что происходит? — спросил он.
— Мы ждем Мэри.
— Она отправилась наверх подремонтироваться наспех, — объявил Берти и хихикнул. — Смотрите, я и не знал, что я поэт, — добавил он.
— Вы видели ее? — спросил Гантри.
— Я слышал, как она говорила это Монти. Мне, бедняжке, она не молвила ни словечка.
К ним пробрался Монти Маршант.
— Монти, голубчик! — закричал Берти. — Твоя речь просто ужас до чего была правильной. Будь здоров! Ну и пьян же я.
Маршант заметил:
— Мэри пошла попудрить нос. Чарльз, может начать их сгонять сюда?
— Думаю, да.
Гантри взгромоздился на стул и крикнул своим режиссерским голосом:
— Внимание! Все исполнители!
За этим знакомым приказом последовало послушное молчание.
— Пожалуйста, все к столу и освободите проход. Последнее действие, леди и джентльмены, последнее действие!
Все сразу повиновались. Стол с грудой свертков был уже выдвинут на середину Грейсфилдом и горничными. Гости расположились по обе стороны, как хор в оперном театре, оставляя свободным проход к главной двери.
— Я только посмотрю, — сказал Чарльз и вышел в холл.
Подойдя к лестнице, он крикнул:
— Эй, Флоренс, скажите мисс Беллами, что мы готовы, хорошо?
Вернувшись обратно, он пояснил:
— Флоренс ее позовет.
Наступило долгое томительное ожидание. Было слышно, как Гантри с привычным свистом перевел дыхание.
— Придется мне идти за ней, — произнес Чарльз и направился к двери.
Но прежде чем он успел выйти, наверху хлопнула дверь и на лестнице раздались быстрые шаги. Послышалось облегченное бормотание и снисходительные смешки.
— Первый раз в жизни Мэри опаздывает к выходу, — проговорил кто-то. На пороге остановилась и застыла чья-то фигура. Но это была не мисс Беллами, а Флоренс.
— Флоренс, а где мисс Мэри? — спросил Чарльз.
Запыхавшаяся Флоренс хватала ртом воздух:
— Не придет.
— О господи! — воскликнул Чарльз. — Только не сейчас!
Как бы для того чтобы сделать сцену еще более театральной, Флоренс пронзительно выкрикнула:
— Врача! Ради всего святого, врача! Быстрее! Здесь есть врач?
Глава 4
Катастрофа
1
Неоспоримая разница между высокой трагедией и мелодрамой заключается в том, что последняя намного естественнее. В минуты душевного волнения даже людям театра, привыкшим быть живее самой жизни, свойственно выражать чувства не неожиданными и яркими фразами, а избитыми штампами.
После появления на сцене Флоренс многие из публики воскликнули: «Господи, что случилось?» Берти Сарасен пронзительно закричал: «Что с Мэри?», а какой-то властный, типично британский голос, владелец которого так и остался неизвестным, произнес: «Спокойствие. Не паникуйте», будто Флоренс звала не врача, а пожарного.
Единственным человеком, не обратившим ни на что внимания, был доктор Харкнесс, который рассказывал Монти Маршанту какую-то бесконечную пьяную историю и чей голос так и продолжал гудеть в дальнем углу столовой самым неподобающим образом. Флоренс протянула Чарльзу Темплетону дрожащую руку:
— Ради всего святого, сэр, — с трудом проговорила она. — Ради всего святого, скорее!
— …А этот парень и говорит другому… — повествовал доктор Харкнесс.
— Бога ради, — проговорил Чарльз, — что случилось? Неужели?..
— Беда, сэр. Идите скорее.
Оттолкнув Флоренс, Чарльз выбежал из комнаты и бросился вверх по лестнице.
— Доктора! — повторяла Флоренс. — Господи, где доктор?
Маршанту наконец удалось привлечь внимание Харкнесса.
— Вам надо идти, — сказал он. — Наверх, к Мэри.
— Что? Маленькая неприятность? — отсутствующе спросил доктор Харкнесс.
— Что-то стряслось с Мэри.
— Соберитесь, — добавил Тимон Гантри, — Харкнесс. Вас ждет больной.
Хотя забытая улыбка еще блуждала по лицу Харкнесса, но в нем мелькнула тень осознания происходящего.