— «Она родилась из лона утренней росы, а была зачата радостной весной». Гадость какая!
— Да нет, довольно трогательно. А вот кто такой Октавиус Браун?
— Понятия не имею, радость моя. — Флоренс накинула на мисс Беллами неглиже, сделанное по эскизу Берти Сарасена, и ушла готовить ванну. Мисс Беллами уселась за туалетный столик и занялась косметикой.
В дверь, ведущую из спальни мужа, постучали. Вошел Чарльз Темплетон. Это был крупный блондин лет шестидесяти, с большим животом. Он был одет в темно-вишневый халат. На шее на шнурке болтались очки. Волосы, тонкие и редкие, как у младенца, были тщательно причесаны. Чисто выбритое лицо покрыто нездоровым румянцем, который обычно свидетельствует о сердечной болезни. Поцеловав жене руку и лоб, он положил перед ней маленький пакетик.
— С днем рождения, Мэри, дорогая, — проговорил он.
Двадцать лет назад, выходя за него замуж, она утверждала, что у него обворожительный голос. Даже если голос и остался таким, она этого больше не замечала или, вернее, не находила нужным вслушиваться в то, что он говорил.
Но сейчас его надо было окружить праздничным оживлением, тем более что его подарок — браслет с бриллиантами и изумрудами — привел ее в восторг: это была действительно великолепная вещь, даже для Чарльза. У нее мелькнула мысль, что ведь и он, так же как Флоренс и Нинн, знает, сколько ей лет. Интересно, может, они хотят подчеркнуть именно эту дату? Есть ведь такие цифры, которые своим внешним видом, грузной округлой формой просто кричат о своей перезрелости. Вот пять, например. Она велела себе больше не думать об этом и показала мужу телеграмму:
— Интересно, что ты скажешь об этом? — Пройдя в ванную, она оставила дверь открытой. Из ванной вышла Флоренс и начала приводить в порядок постель с видом человека, который с собой шутить не позволит.
— Доброе утро, Флоренс, — поздоровался Чарльз Темплетон. Надев очки, он с телеграммой в руках отошел к расположенному в нише окну.
— Доброе утро, сэр, — сдержанно ответила Флоренс. Только наедине со своей хозяйкой она позволяла себе характерную для костюмерш фамильярность.
— Ты видел когда-нибудь нечто подобное? — крикнула из ванной мисс Беллами.
— Восхитительно, — ответил он. — И как мило со стороны Октавиуса.
— Ты что, знаешь, кто это?
— Октавиус Браун? Конечно, знаю. Чудак из соседнего книжного магазина «Пегас». Учился в Оксфорде в том же колледже, что и я, но раньше. Замечательный человек.
— Черт меня побери, — воскликнула, плескаясь в ванной, мисс Беллами. — Ты имеешь в виду эту мрачную лавчонку с толстым котом на подоконнике?
— Да, именно. Он специализируется на литературе эпохи Возрождения.
— И поэтому говорит о лоне и зачатии? Что имел в виду этот бедный мистер Браун?
— Это цитата, — очки Чарльза опять повисли на шнурке. — Из Спенсера. На прошлой неделе я купил у него удивительного Спенсера. Без сомнения, он думал, что ты его прочитала.
— Ну, тогда я притворюсь, что это так. Я загляну к нему и поблагодарю. Милый мистер Браун!
— Они друзья Ричарда.
В голосе мисс Беллами послышались резкие нотки:
— Кто? Почему они?
— Октавиус Браун и его племянница. Симпатичная девушка. — Чарльз взглянул на Флоренс и, поколебавшись, добавил: — Ее зовут Анелида Ли.
Флоренс кашлянула.
— Ты шутишь? — со смешком отозвался голос из ванной, — Ане-ли-да. Похоже на какой-то крем для лица.
— Это из Чосера.
— Тогда кота, надо полагать, зовут сэр Топас?
— Нет, он из другой эпохи. Его зовут Ходж.
— Никогда не слышала, чтобы Ричард говорил о ней.
— Она, между прочим, актриса.
— Господи!
— В новой театральной студии «Бонавентур», что на Вол-тон-стрит.
— Чарльз, бедняга, можешь больше ничего не говорить. Я уже все представила.
Чарльз замолчал, а голос из ванной нетерпеливо спросил:
— Ты еще здесь?
— Да, дорогая.
— Откуда ты знаешь, что Ричард у них бывает?
— Я иногда встречаю его там, — ответил Чарльз и небрежно добавил, — я ведь тоже близок с ними, Мэри.
Ответа не последовало, а потом оживленный голос крикнул:
— Флори! Принеси сама знаешь что!
Флоренс взяла свой подарок и скрылась в ванной. Чарльз Темплетон смотрел в окно на маленькую площадь, залитую апрельским солнцем. На углу Пардонез-плейс сидела в окружении тюльпанов цветочница. Тюльпаны были повсюду. Его жена превратила оконную нишу в комнатный садик, тоже наполненный многочисленными тюльпанами и ранними, покрытыми бутонами азалиями, которые принесли сюда из оранжереи. Рассеянно оглядывая цветы, он вдруг заметил среди горшков аэрозольный баллон с надписью пестицид и грозным предупреждением о смертоносном содержимом. Чарльз, надев очки, прочитал о мерах предосторожности, а затем обратился к вернувшейся Флоренс:
— Мне кажется, что эту штуку надо держать где-нибудь подальше, а не здесь.
— И я ей твержу об этом.
— Здесь написано, что им нельзя пользоваться в закрытых помещениях. Она опрыскивает здесь этим?
— Я уже устала предупреждать ее.
— Мне это действительно не нравится. А нельзя ли сделать так, чтобы баллон затерялся.
— Тогда мне такой тарарам устроят, — проворчала Флоренс.
— И все-таки, я думаю, вам следует это сделать.
Флоренс обиженно взглянула на него и что-то пробормотала.
— Что вы сказали? — спросил Чарльз.
— Я сказала, что это не так легко. Она ведь сама знает. Читать-то умеет. А я сколько раз говорила, — она сверкнула на него глазами. — И вообще, я получаю приказания от нее. Всегда так было и так будет.
Он помолчал немного, а потом сказал:
— Совершенно верно, но все же… — Услышав голос жены, он вздохнул, поставил баллон на место и, повернувшись, оглядел такую знакомую комнату.
Появилась мисс Беллами в сорочке, подаренной Флоренс. Войдя, она остановилась в выжидательной позе в освещенном солнцем квадрате, не подозревая, какую дурную услугу оказывает ей яркий свет.
— Взгляни-ка на мой потрясающий наряд! — воскликнула она. — Подарок Флоренс. Новый туалет для новорожденной.
Она блестяще играла комически-пикантную сценку в духе французских фарсов, не замечая, что на сей раз роль не вполне удалась.
Голос, который она когда-то называла обворожительным, ответил:
— Великолепно. Очень мило со стороны Флоренс.
Предосторожности ради он переждал еще немного, а затем сказал:
— Ну что ж, дорогая, оставляю тебя священнодействовать наедине.
И направился вниз к ожидающему его одинокому завтраку.
2
Никаких оснований для приподнятого расположения духа у Ричарда Дейкерса не было, зато было множество причин для обратного. Тем не менее пока он ехал на автобусе, а затем шел пешком к Пардонез-плейс, он почувствовал тот особый импульс, который способен дать только Лондон, и его настроение резко подскочило вверх. На переднем сиденье наверху двухэтажного автобуса он ощущал себя фигурой на носу корабля, рассекающего потоки Кингз-роуд. Он одновременно властно возвышался над своим кораблем и был его частью. Перед магазинами Челси было множество тюльпанов, а сойдя с автобуса на углу Пардонез-плейс, он увидел свою знакомую цветочницу, тоже окруженную ведрами с еще не раскрывшимися цветами.
— Доброе утречко, дорогуша, — заговорила цветочница. — Денек-то какой чудесный!
— Просто божественный, — согласился Ричард. — И шляпка, как нимб над вами, миссис Тинкер.
— Потому как соломенная. Всегда надеваю соломенную во вторую субботу апреля.
— Великолепная Афродита, пребывающая в раковине, не сказала бы лучше. Я возьму две дюжины желтых.
Она завернула тюльпаны в зеленую бумагу:
— С вас десять шиллингов.
— Просто разорение, — пошутил Ричард, протягивая ей одиннадцать шиллингов. — Обираете до нитки! Да уж пропадай все. Правда, миссис Тинкер?
— Вот уж верно, дорогуша, не все ли равно. Леди, возьмите тюльпанчиков! Чудесные тюльпаны!